История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1

Но вот, наконец, настал момент, когда я смогу увидеть богиню моих мыслей, у которой я действительно хотел бы получить помилование или умереть у ее ног. Я без труда нашел ее дом; графа не было. Мадам приняла меня, говоря весьма любезные слова, но ее персона так меня удивила, что я не знал, что ей ответить. Направляясь повидать ангела, я полагал очутиться в райском уголке, но увидел салон, где было всего три или четыре изношенных деревянных кресла и старый грязный стол. Было ничего не видно, так как ставни были закрыты. Могло показаться, что это сделано для защиты от жары, но причина была в другом: это сделали для того, чтобы не видно было, что в окнах отсутствуют стекла. Между тем, я увидел, что дама, принимавшая меня, облачена в заштопанное платье, а ее рубашка грязна. Увидев мою растерянность, она меня покинула, сказав, что пришлет свою дочь. Минуту спустя та предстала в благородном облике, легко говоря, что она ждала меня с нетерпением, но не в это время, в которое она не привыкла принимать посетителей. Я не знал, что ей ответить, потому что она показалась мне другой. Ее разоблаченная нищета превратила ее для меня почти в уродку, я вдруг понял, что больше не считаю себя ни в чем виноватым. Я удивился впечатлению, какое она произвела на меня в форту, и она мне показалась почти обрадованной тем, что я, в результате сюрприза, в свою очередь, оказался скорее неприятно поражен, чем обрадован. Видя на моей физиономии отражение всех движений моей души, она продемонстрировала на своей не досаду, но униженность, которая внушила мне жалость. Если бы она смогла или осмелилась философствовать, она имела бы право презирать меня как человека, которого она заинтересовала только своим нарядом, или из-за произведенного впечатления своей знатности или своего богатства. Она между тем пыталась ободрить меня, разговаривая со мной искренне. Если бы она могла использовать сантименты, она могла бы обезопасить себя, сделав их своим адвокатом.

– «Я вас удивила, монсеньор аббат, и я нахожу для этого основания. Вы ожидали увидеть великолепие, а нашли печальные проявления нищеты, у вас опустились руки. Правительство выдает моему отцу очень маленькое содержание, а нас девятеро. Будучи обязаны ходить в церковь по праздникам, и иметь представительный вид, которого требует наше положение, мы часто вынуждены обходиться без еды, чтобы выкупать одежду и украшения, которые нужда заставила нас сдать в заклад. На следующий день мы сдаем их обратно. Если кюре не увидит нас на мессе, он вычеркнет наши имена из списка лиц, получающих милостыню Братства бедных. Эта милостыня нас поддерживает».

Какой рассказ! Она догадалась. Чувство охватило меня, но скорее это был стыд, чем волнение. Не будучи богатым и не чувствуя себя более влюбленным, я сделал глубокий вздох, и затем стал холоднее, чем лед. Я, однако, ответил ей честно, мягким и сочувственным тоном. Я сказал, что если бы я был богат, я бы легко убедил ее в том, что она поведала о своих несчастьях не бесчувственному человеку, и моим неизбежным отъездом я продемонстрирую ей бесполезность моей дружбы. Я закончил глупым общим местом, из тех, что используются для утешения любой обремененной нуждой девицы, даже честной. Я предсказал ей немыслимое счастье, вытекающее из необоримых сил ее очарования. Это, ответила она задумчивым тоном, может произойти лишь при условии, что человек, который найдет их необоримыми, будет сознавать, что они неотделимы от моих чувств, и сообразуясь с ними, он воздаст мне должное. Я стремлюсь лишь к законным узам, не претендуя ни на знатность, ни на богатство; я разочаровалась в одном, и могу обходиться без другого, потому что давно привыкла к бедности, и даже могу обойтись без необходимого, чего вам не понять. Однако, пойдем, посмотрим мои рисунки.

– Вы очень добры, мадемуазель.

Увы! Я уже о них не помнил, и ее Ева меня больше не интересовала. Я последовал за ней. Я вхожу в комнату, где вижу стол, стул, маленькое зеркало и не застеленную кровать, с голым тюфяком. Хотелось бы здесь вообразить, что существуют и простыни; но то, что нанесло мне последний удар, была застарелая вонь, и вот, я уничтожен. Никогда еще влюбленный не бывал исцелен быстрее. Я ощутил единственно желание уйти, чтобы никогда не возвращаться, злой, что не могу оставить на столе горсть цехинов, чтобы почувствовать себя свободным от долга и оставить цену своего выкупа. Она показала мне свои рисунки, я указал ей на те, что понравились, не останавливаясь на ее Еве и не подшучивая над ее Адамом, поскольку ощущал себя не в своей тарелке. Я спросил ее для проформы, почему, обладая таким талантом, она не занимается этим всерьез, научившись рисовать в технике пастели. Я бы очень хотела, – ответила она, – но одна коробка красок стоит два цехина.

– Извините ли вы меня, если я дам вам шесть?

– Увы! Я их принимаю; я вам благодарна и чувствую себя счастливой, что наш разговор с вами завершился таким образом.