— Наверняка, — сказал он, — вы знали всю эту историю, и естественно полагать, что бедная девушка провела ночь в вашей комнате. Я восхищаюсь вашей выдержкой вчера в беседе со мной. Вы держались настолько хорошо в своей защите, что я был готов биться об заклад, что вы ничего не знаете.
— Я действительно ничего не знал, ответил я с серьезным и спокойным видом, я узнаю об этом только сейчас, от вас. Я знаю девушку, однако я не вижу ее уже в течение шести недель, после того, как закончил брать уроки; я знаю намного больше молодого доктора, который, однако, никогда мне не сообщал свой проект. Однако, каждый волен верить, во что хочет. Естественно, говорите вы, что девушка провела ночь в моей комнате. Позвольте мне посмеяться над теми, кто принимает спекуляции за определенность.
— Это мнение римлян, мой дорогой друг, счастливы те, кто может над этим посмеяться, но эта клевета, потому что я думаю, что это клевета, может причинить вам вред в отношении к вам нашего хозяина.
Вечером, так как не было никакой оперы, я был в ассамблее. Я не заметил каких-либо изменений ни в тоне кардинала, ни кого-либо еще. Я нашел маркизу любезной по отношению ко мне больше, чем обычно. На следующий день после обеда Гама сказал мне, что кардинал поместил девушку в монастырь, где с ней обращаются очень хорошо за счет Его Высокопреосвященства.
— Я уверен, что, — сказал он, — она останется там, пока не станет женой этого мальчика, который хотел ее похитить.
— Уверяю вас, — ответил я, — я очень счастлив, потому что она такая же хорошая, как и он, очень честная и достойна уважения каждого.
Через день или два после этого отец Жоржи сказал мне, что новостью дня в Риме было неудавшееся похищение дочери адвоката Далакка, и что меня считают устроителем всей этой интриги, что было ему крайне неприятно. Я говорил с ним так же, как говорил с Гама, и он показал, что поверил мне, но сказал, что Рим не любит принимать вещи такими, как они есть, но лишь такими, какими они должны быть. Известно, — сказал он, — что вы каждое утро бывали у Далакка, известно также, что молодой человек часто бывал у вас, и этого достаточно. Не хотят знать то, что разрушает клевету, потому что ее любят в этом святом городе. Ваша невиновность не помешает тому, чтобы эта история легла на ваш счет в сорок лет и разошлась между кардиналами в конклаве, на котором вас будут предлагать для избрания в папы.
Через несколько дней эта проклятая история начала мне надоедать, потому что о ней говорили со мной повсюду, и я увидел определенно, что все слушали, что я говорю, но никто не делал вида, что поверил мне, потому что иначе и не могло быть. Маркиза Г. сказала мне с понимающим видом, что девушка Далакка мне многим обязана; но что доставило мне наибольшие заботы, это то, что кардинал Аквавива даже в последние дни карнавала не виделся со мной в свободной манере, как бывало раньше. Никто этого не замечал, но я не мог в этом сомневаться.
Это было точно в начале Великого поста, когда никто уже не говорил об истории похищения; кардинал сказал мне пройти с ним в его кабинет. Там он произнес передо мной такую речь: