История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

Джованни Казанова История Жака Казановы де Сейнгальт, венецианца, написанная им самим в замке Дукс, Богемия, том 10. Двое беспечных

Глава I

Ганноверки.

Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:

— Это г-н шевалье Де Сейигальт?

— Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.

— Не окажете ли честь снова подняться к нам?

— У меня неотложное дело…

— Я прошу у вас только четверть часа.

Я не могу ей отказать. Эти две девушки — старшие. Эта, что пригласила меня подняться, потратила четверть часа, чтобы поведать мне несчастье своей семьи в Ганновере, их путешествие ко двору Сент-Джеймс, чтобы получить возмещение, их безуспешные хлопоты, то, что они вынуждены были влезть в долги, чтобы содержать семью, болезнь матери, которая мешает матери действовать самой, варварство хозяина дома, который, не желая ждать, собирается поместить их мать в тюрьму, а их выгнать за дверь, и прочее варварство всех, кого они знают и к кому они обращались за помощью, и кто им в ней отказал.

У нас нет, месье, нет ничего, что можно продать, и сегодня у нас есть всего два шиллинга, чтобы жить, питаясь хлебом.

— Кто это те, кого вы знаете, и кто имел смелость покинуть вас в такой беде?

— Такой-то и такой-то и такой-то, милорд Балтимор, маркиз де Караччиоли, министр Неаполя, милорд Пембрук.

— Это невероятно, так как я знаю этих трех последних как благородных, богатых и великодушных. Должно быть, у них есть большое и справедливое основание, потому что вы все красивы, и красота для этих господ является явным кредитным письмом.

— Да, месье, вы правы. Эти благородные и богатые господа нас покинули и нами пренебрегают. Наша ситуация не внушает им жалости, потому что, как говорят они, мы фанатики. Мы не хотим согласиться на любезности, которые противоречат нашему долгу.

— Это значит, что они находят вас обаятельными, и что они претендуют на то, чтобы вы должны были быть готовы ответить желаниям, которые вы им внушаете, и они отказывают вам в деньгах, потому что, не оказывая им никакого уважения, вы не желаете оказывать им услуги. Это так?

— Точно.

— Ну что ж, они правы.

— Они правы?

— Конечно. Я думаю так же, как они. Мы освобождаем вас от ваших обязательств. Наши состоят в том, чтобы позаботиться о наших деньгах, чтобы поддерживать наши страсти, которые, нападая на нас, дают нам в то же время моменты счастья. Мы не стараемся ни казаться добродетельными, ни платить красавицам, которые соблазняют нас своими прелестями, чтобы заставить потом томиться по ним. Я осмеливаюсь сказать вам, что на данный момент ваше несчастье состоит в том, что вы все красивы; вы легко нашли бы двадцать гиней, будь вы некрасивы; я сам дам вам их, потому что, помимо всего прочего, я не подвергнусь при этом жестокой критике по двум поводам. Не скажут, что я сделал это доброе дело, будучи рабом склонности к вежливым поступкам, и не смогут тем более сказать, что я помог вам, только понадеявшись получить от вас то, что, следуя вашей системе, я не получу никогда.

Следовало именно так говорить с этой девицей, обладающей прелестями и ослепительным красноречием. Я видел, что она задета. Я спросил, откуда она меня знает, и она ответила, что видела меня в Ричмонде вместе с Шарпийон. Я сказал, что Шарпийон мне стоила две тысячи гиней и не дала мне даже поцелуя, но со мной такого больше не будет. Тут ее позвала ее мать, она пошла узнать, чего она хочет, и вернулась минуту спустя, сказав, что та просит меня зайти, чтобы поговорить со мной о чем-то.

Я вхожу и вижу женщину сорока пяти лет, сидящую в кровати, которая не выглядит больной. Глаза живые, лицо умное, выражение смышленое говорят мне о том, что следует держаться настороже; я нахожу ее в чем-то похожей на мать Шарпийон.

— Чего вы хотите, мадам?

— Месье, я слышала все, что вы говорили моим дочерям. Вы говорили с ними не как отец, согласитесь.

— Мадам, я распутник по профессии, и если бы я имел дочерей, я уверен, у них не было бы надобности в проповеднике. Я сказал вашим дочерям то, что чувствовал, и что вы должны чувствовать сами, если вы разумны. Я всего лишь почитатель девушек, которые хотели бы демонстрировать свою добродетель, но я никогда не буду их другом. Если ваши дочери хотят быть разумными, в добрый час; но они не должны пытаться соблазнять мужчин. Я ухожу, и заверяю вас, что больше их не увижу.

— Подождите, месье. Мой муж был граф такой-то. Они порядочны и по рождению.

— Отлично! Каких еще знаков уважения вы от меня ждете?

— Наша ситуация не внушает вам жалости?

— Наоборот, большую, но я противлюсь тому, что она мне внушает, потому что они красивы.

— Какое странное соображение!