История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11

К шести часам он попросил донну Лукрецию отвести меня в сад и развлекать до вечера, в то же время сказав жене, чтобы осталась с ним, так как ему нужно с ней поговорить. Была середина августа, и было чрезвычайно жарко, но свежий ветерок умерял жару в помещении на первом этаже, где мы находились. Поскольку я видел через открытое окно листья деревьев, которые не колебались, было очевидно, что воздух вполне спокоен, я не мог удержаться от того, чтобы не сказать маркизу, что удивлен тем, что в комнате, где мы находимся, царит подлинная весна. Он сказал донне Лукреции отвести меня в то место, где я смогу понять причину свежести, которой мы наслаждаемся.

В пятидесяти шагах от комнаты, где мы были, пройдя анфиладой из пяти-шести комнат, мы пришли в кабинет, в котором в углу было отверстие размером в четыре квадратных фута (~1,3 кв. м). Из этого темного окна выходил очень свежий ветер, и даже очень сильный и способный нанести вред здоровью кого-то, кто находился бы пред ним долгое время. Это отверстие находилось в конце каменной лестницы, уходящей более чем под сотню градусов (sic!) в грот, где имелся источник текущей воды, всегда холодной как лед. Донна Лукреция мне сказала, что я очень рисковал бы, если бы спустился в грот, предварительно не одевшись, как холодной зимой. Я никогда не был настолько недоверчив, чтобы пренебречь опасностями такого рода. Милорд Балтимор бы посмеялся нал этим. Я сказал моей дорогой подруге, что хорошо представляю, как это чудо должно действовать; итак, мы пошли в сад, который отделялся от более обширного, общего для трех других семейств; но в этом было все, что можно пожелать самого изысканного из цветов, насыщающих ароматами воздух, водных источников, кабинетов, увешанных раковинами и уставленных канапе, укрытых пледами, как нельзя более нежными. Большой бассейн глубиной более десяти туазов (~20 м) содержал рыб двадцати различных видов всех расцветок, которые плавали и сновали там, услаждая своим видом и не опасаясь жадности гурманов, которые хотели бы их поймать и сожрать, подплывали и ускользали буквально из рук тех, кто подплывал к ним на поверхности их убежища. Аллеи, покрывавшие этот прелестный рай, укрывались под сенью виноградных лоз и тяжелых гроздей, укрытых между листьев, и фруктовые деревья образовывали направо и налево колоннады, которые их поддерживали.

Я сказал дорогой Лукреции, которая наслаждалась моим счастливым видом, что не удивляюсь что этот сад производит на меня более сильное впечатление, чем виноградники Тиволи и Фраскати, потому что обширные пространства скорее поражают, чем услаждают душу. Она рассказала мне в течение получаса о всей безмерности счастья, которое досталось ее дочери, и обо всем достоинстве маркиза, который, для своего возраста, пользовался отменным здоровьем. Его единственное несчастье, от которого он, однако, имел силы отвлечься, состояло в отсутствии наследников; его философия не могла его в этом утешить, потому что среди десяти или двенадцати племянников, что были у него, он не мог найти ни одного, достойного быть отмеченным, ни по виду, ни по уму.

– Они все некрасивые, – сказала она, – унылые и воспитаны как крестьяне, из-под палки, невеждами-священниками.

– Но наша дочь, действительно ли она счастлива?

– Очень счастлива, несмотря на то, что не может найти в своем муже, которого она обожает, любовника, который был бы ей нужен по ее возрасту.

– Этот человек, как мне кажется, не способен на ревность.

– Он и не ревнив, и я уверена, что если бы среди дворянства этого города она смогла найти мужчину, способного ей понравиться, маркиз преисполнился бы к нему дружескими чувствами, и, в глубине души, не огорчился бы, если бы она забеременела.

– Разве в случае, если она подарит ему ребенка, он наверняка будет уверен, что не может быть ему отцом?

– Не совсем наверняка, потому что, когда он себя чувствует хорошо, он приходит с ней спать, и он мог бы льстить себя надеждой, как говорит мне моя дочь, что произвел то, что в действительности не произвел. Но уже больше нет видимости, что его нежность имеет доброе продолжение. Моя дочь имела полное основание надеяться первые шесть месяцев их брака, но потом приступы подагры обострились с такой силой и его нервы ослабли настолько, что его брачные телодвижения стали вызывать у нее опасение, что окажутся для него смертельными. Поэтому она всегда переживает, когда ему приходит желание прийти к ней спать.