История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

Мне предлагали рассказать о Венеции, но гораздо больше о Риме, что приводило к вопросам религии, но не о догме, а о дисциплине и литургических церемониях. Любезный турок, которого называли эфенди, потому что он был министром иностранных дел, сказал, что у него был в Риме друг в посольстве Венеции, и он его похвалил; я вторил ему и сказал, что он передал мне письмо к мусульманскому сеньору, которого он также называл своим близким другом. Он спросил его имя, и, забыв его, я достал из кармана бумажник, где было это письмо. Он был весьма польщен, когда, прочитав адрес, я назвал его имя. Спросив разрешения, он прочитал его, потом поцеловал подпись и поднялся, чтобы меня обнять. Эта сцена весьма понравилась г-ну де Бонневаль и всей компании. Эфенди, которого звали Исмаил, просил пашу Османа привести меня обедать к нему в один из дней.

Но на этом обеде, доставившем мне много удовольствия, турок, который меня больше всего заинтересовал, был не Исмаил. Это был красивый человек, шестидесяти лет на вид, физиономия которого излучала ум и мягкость. Я узнал его черты два года спустя в красивом лице г-на де Брагадин, венецианского сенатора, о котором я буду говорить, когда мы будем в этом времени. Все мои речи за столом он выслушивал с величайшим вниманием, не произнося ни слова. В подобном обществе человек, лицо и манеры которого интересны и который не говорит ни слова, вызывает повышенный интерес у человека, который его не знает. Выходя из зала, в котором мы обедали, я спросил у г-на де Бонневаль, кто это такой; и он ответил, что это богатый и умный философ, известный своей порядочностью, чистота нравов которого равна привязанности, которую он питает к своей религии. Он посоветовал мне продолжить знакомство с ним, если тот предложит.

Это мнение доставило мне удовольствие, и после того, как мы прогулялись по тени и зашли в салон, убранный в национальном вкусе, я уселся на софу рядом с Юсуфом Али — таково было имя заинтересовавшего меня турка — и он предложил мне свою трубку. Я вежливо от нее отказался, взяв ту, что предложил мне слуга г-а де Бонневаль. Когда находишься в компании курящих людей, надо либо тоже курить, либо выйти, потому что иначе вдыхаешь больше дыма, выдыхаемого другими. Эта мысль, основанная на опыте, вызывает возмущение и неприятие.

Юсуф Али, выразив удовольствие при виде меня рядом с собой, продолжил темы, аналогичные затронутым за столом, но главным образом о соображениях, заставивших меня покинуть мирную церковную стезю и направиться в сторону военной. Чтобы удовлетворить его любопытство и избежать неблагоприятного впечатления, я счел необходимым рассказать вкратце историю своей жизни. Я объяснил, что выбрал карьеру в божественном ведомстве не по призванию. Мне показалось, что он меня понял. Говоря о склонности к стоической философии, я увидел в нем фаталиста; я призвал его не принимать свою систему прямолинейно, мои возражения ему понравились, поскольку он видел возможность легко их опровергнуть. Он хотел, возможно, ободрить меня, чтобы я почувствовал себя достойным стать его учеником, потому что в девятнадцать лет и затерянный в неправильной религии, я никак не мог бы стать его учителем. Проведя час в попытках обратить меня в свою веру и выслушивая мои возражения, он сказал, что видит меня созревшим, чтобы познать истину, потому что я этим увлечен и, несомненно, добьюсь успеха. Он пригласил меня провести у него день, назвав дни недели, когда я несомненно застану его у себя; однако он сказал, что прежде, чем я решу доставить ему это удовольствие, я должен посоветоваться с пашой Османом. Я ответил, что паша уже предупредил меня о его характере, что ему очень понравилось. Я обещал ему прийти обедать в один из названных дней, и мы расстались.

Когда я рассказал обо всем г-ну де Бонневаль, он был этим очень доволен и сказал, что его янычар будет каждый день во дворце венецианских Байо готов к моим услугам.

Когда я дал отчет господам Байо о знакомствах, которые свел в этот день у графа де Бонневаль, они были весьма довольны. Его Светлость Венье посоветовал мне не пренебрегать знакомствами такого рода в стране, где нетерпимость заставляет бояться иностранцев больше, чем чумы.

В назначенный день я пошел к Юсуфу очень рано, но он уже ушел. Его садовник, который был предупрежден, отнесся ко мне со всем вниманием и развлекал меня два часа, показывая все красоты садов своего хозяина и, в частности, цветы. Этот садовник был неаполитанец и принадлежал хозяину тринадцать лет. По его манерам я предположил в нем хорошее происхождение и образование, но он откровенно сказал, что никогда не учился читать, что он был матрос, когда попал в рабство, и что он так счастлив, служа у Юсуфа, что счел бы за наказание, если бы тот дал ему свободу. Я поостерегся расспрашивать его о делах его хозяина. Скромность этого человека могла заставить покраснеть мое любопытство.