История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

Факт тот, что ее смех надо всем, что я ей рассказывал, позволил мне открыть в ней бесконечный ум, и ее веселый нрав настолько влюбил меня, что я отправился спать убежденный, что для меня невозможно будет отныне играть перед ней безразличную роль.

Назавтра при моем пробуждении новый солдат, служивший мне, сказал, что «Величество» не только чувствует себя лучше, но что врач госпиталя заявил, что он вне опасности. Об этом говорили за столом, и я не открывал рта. На следующий день он был переведен по распоряжению генерала в очень простые апартаменты, где ему приставили лакея; Его одели, снабдили рубашками и после визита, который ему нанес слишком добрый генеральный проведитор, все командующие моря нанесли ему визит, не исключая г-на Д. Р. Вмешалось любопытство. М-м Сагредо пришла к нему, и, соответственно, все дамы захотели с ним познакомиться, за исключением м-м Ф., которая сказала мне, смеясь, что пойдет только, если я окажу ей любезность ее представить. Я попросил ее себя уволить. Ему присвоили «светлость» и он называл м-м Сагредо своей принцессой. Я сказал г-ну Д. Р., который хотел уговорить меня туда идти, что я слишком много наговорил, чтобы иметь смелость или низость, чтобы отступиться. Весь обман был бы раскрыт, если бы был в наличии французский альманах из тех, что содержат генеалогии всех знатных фамилий Франции, но ни у кого их не было, и сам консул Франции, перворазрядный тупица, ничего не знал. Дурак начал выходить на восьмой день после своей метаморфозы. Он обедал и ужинал за столом у генерала и бывал каждый вечер на ассамблее, где дремал, наевшись и напившись до отвала. Несмотря на это, продолжали верить, что он принц, по двум резонам: во-первых, потому что он ожидал, нимало не сомневаясь, ответа, который генерал должен был получить из Венеции, куда он написал, во-вторых, потому что он добивался от епископа самой большой кары священнику, который, украв свидетельство о крещении, раскрыл его секрет. Священник был теперь в тюрьме, и генерал не мог его защитить. Все командующие моря приглашали его обедать, но г-н Д. Р. не осмеливался так поступить, потому что м-м Ф. ясно ему сказала, что в таком случае с этого дня будет обедать у себя. Я почтительнейше предупредил его, что со дня, когда он его пригласит, меня не будет за его столом.

Однажды, выйдя из старой крепости, я встретил его у моста, ограничивающего эспланаду. Он остановился передо мной и заставил меня рассмеяться тому высокомерному выговору, который он мне сделал за то, что я не прихожу его повидать. Я ему ответил, перестав смеяться, что он должен подумать о своем спасении, до того, как придет ответ, из которого генерал узнает правду, и его ждет плохая участь. Я предложил ему помочь и сделать так, что капитан неаполитанского корабля, стоящего под парусами, возьмет его на борт и спрячет. Несчастный, вместо того, чтобы согласиться на мое предложение, разразился упреками.

Дама, которой этот дурак строил куры, была м-м Сагредо; она, гордясь, что французский принц предпочел ее всем прочим, высоко его ставила. Эта дама, обедая в большой компании у г-на Д. Р., спросила, почему я советовал принцу сбежать.

— Это он сказал мне, удивляясь упорству, с которым вы полагаете, что он обманщик — сказала она.

— Я дал ему совет, мадам, потому что у меня доброе сердце и здравое суждение.

— Выходит, мы все здесь дураки, включая генерала?

— Это соответствие неправильное, мадам. Мнение, противное мнению другого, не значит, что этот другой дурак. Может быть, через восемь — десять дней я увижу, что ошибаюсь, но я не сочту при этом себя глупее, чем другие. Дама вашего ума может, однако, различить, принц ли этот человек или крестьянин, по его поведению, образованию. Хорошо ли он танцует?

— Он не может сделать ни шагу; но он пренебрегает этим. Он говорит, что не хотел учиться.

— Прилично ли он ведет себя за столом?

— Он ведет себя без претензий. Он не хочет, чтобы ему сменяли тарелку; он ест из общего блюда своей ложкой. Он не может удержать в животе отрыжку; он зевает, и он встает первый, когда захочет. Это очень просто. Он плохо воспитан.

— И, несмотря на это, очень любезен, я это знаю. Он чистоплотен?

— Нет, но у него еще недостаточно белья.

— Говорят, что он воздержан в питье?

— Вы шутите. Он встает из-за стола пьяный два раза в день; но в этом он заслуживает сожаления. Он не может выпить вина без того, чтобы оно не ударило ему в голову. Он божится как гусар, и мы смеемся; но он никогда не обижается из-за пустяков.

— Умен ли он?

— Превосходная память, потому что он выдает нам каждый день новые истории.

— Говорит ли он о своей семье?

— Много — о своей матери, которую нежно любит. Она из дю Плесси.

— Если она еще жива, ей должно быть, плюс-минус четыре, сто пятьдесят лет.

— Какая глупость!

— Да, мадам. Она вышла замуж во времена Марии Медичи.

— Его выписка из свидетельства о крещении, однако, ее называет; однако, его печать…

— Знает ли он, какие гербы несет его щит?

— Вы сомневаетесь в этом?

— Полагаю, что он не знает ничего.