История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2

Я часто держался позади оконных занавесок окна, дальнего от окна комнаты, где она лежала, чтобы смотреть на нее, когда она думала, что ее никто не видит. Я мог видеть ее сходящей со своей постели, и общаться с ней в моем влюбленном воображении, и она могла облегчать мое пламя, совсем себя не компрометируя, потому что могла и не догадываться, что я держусь настороже. Однако она этого не делала. Мне кажется, что она открывала свои окна для того, чтобы меня терзать. Я смотрел на нее в ее постели. Ее горничная приходила ее одеть, держась перед ней таким образом, что я ее больше не видел. Если, сойдя с кровати, она выглядывала из окна, чтобы определить, какая погода, она не смотрела на окна моей комнаты. Я был уверен, что она знает, что я на нее смотрю, но не хотела доставить мне и малого удовольствия, проделав движение, которое дало бы мне понять, что она думает обо мне.

Однажды, когда ее горничная обрезала вьющиеся концы ее длинных волос, я собрал те, что падали на ее туалет и на паркет, припрятав немного в карман и думая, что она не заметит. Прежде, чем горничная закончила, она сказала мне с нежностью, но немного слишком серьезно, чтобы я вынул из кармана собранные волосы. Я нашел, что это уж через чур: подобная строгость показалась мне несправедливой, жестокой и неуместной. Дрожа больше от досады, чем от гнева, я повиновался, кинув, однако, волосы на ее туалет с гордым видом:

— Месье, вы забываетесь.

— На этот раз, мадам, вы могли бы не заметить мою мелкую кражу.

— Кто-то не постеснялся это заметить.

— Что можете вы найти черного в моей душе по случаю этого детского проступка?

— Ничего черного, но чувства ко мне, которые вам не позволено иметь.

— Их мне можно запретить только из-за злобы, либо из-за гордыни. С вашим сердцем, вы не можете быть жертвой ни того, ни другого; однако вы обладаете умом, который, по-видимому, исполнен зла, поскольку любит унижать. Вы были удивлены моим секретом, но, в качестве реванша, я вас хорошо разгадал. Мое открытие будет для меня более полезно, чем ваше. Я, возможно, стану умнее.

После этой перепалки я вышел и, не слушая ответа, ушел в свою комнату, где, надеясь, что сон сможет меня успокоить, разделся и лег в постель. В такие моменты влюбленный ощущает объект своей любви недостойным, ненавистным и заслуживающим презрения. Когда пришли звать меня к ужину, я сказался больным, я не мог спать и, не зная, что со мной будет дальше, остался лежать и продолжил сказываться больным, когда позвали обедать. Я был рад, оказавшись к вечеру обессиленным. Когда г-н Ф. пришел меня проведать, я отделался от него, сославшись на сильную головную боль, которой я был подвержен, и от которой меня спасала только диета.

К одиннадцати появились мадам и г-н Д. Р. и зашли ко мне.

— Как вы, мой бедный Казанова? — спросила она.

— Очень сильно болит голова, мадам, и я буду завтра лечиться.

— Почему вы хотите ждать до завтра? Надо лечиться сразу. Я пришлю вам бульон и пару свежих яиц.

— Ни к чему, мадам. Только диета может мне помочь.

— Он прав, — говорит г-н Д. Р., — я знаю эту болезнь.

Она пользуется временем, пока г-н Д. Р. рассматривает рисунок у меня на столе, чтобы сказать мне, что была бы счастлива, увидев меня принявшим бульон, потому что я, должно быть, истощен. Я ответил, что надо оставлять умирать тех, кто забывается наедине с ней. Она отвечает мне только тем, что кладет мне в руку маленький пакет, а затем отходит посмотреть рисунок.

Я открываю пакет и чувствую там волосы. Я быстро залезаю под одеяло, но кровь мгновенно бросается мне в голову, так что это меня пугает. Я прошу холодной воды. Мадам с г-ном Д. Р. подходят ко мне, и они удивлены, видя меня разгоряченным, в то время как минуту назад я был расслаблен как мертвый. Она добавляет в воду немного «кармелитской воды»[26], я ее пью, и меня рвет через мгновенье смесью воды и желчи. Мне становится легче, и я прошу есть. Она смеется, горничная приходит с супом и двумя яйцами, которые я поглощаю с жадностью, затем смеюсь вместе с ними и рассказываю к случаю историю Пандольфино[27]. Г-ну Д. Р. кажется, что он видит чудо, и я вижу в лице мадам любовь, жалость и раскаяние. Если бы не присутствие г-на Д. Р., это был бы момент моего счастья, но я чувствую между тем, как он отдаляется. Поразвлекавшись с полчаса забавными историями, г-н Д. Р. говорит мадам, что поскольку меня больше не рвет, он полагает, что моя болезнь не более чем притворство, поскольку невозможно столь быстро перейти от печали к веселью.

— Это действие моей воды, — говорит мадам, глядя на меня, — и я пришлю вам флакон.

— Принесите сами, мадам, потому что вне вашего присутствия вода не подействует.

— Я тоже так полагаю, — говорит месье. Теперь я оставляю вас с больным…

— Нет, нет. Ему надо спать.