— Твой любовник ученый. Согласно этой системе, следует извинить женщинам все безумства, которые они творят из-за любви, и ничего — мужчинам. Вот почему я буду в отчаянии, если придется увидеть тебя беременной.
— Я увижу это через несколько недель, и если я окажусь беременна, тем лучше. Я приму мою участь.
— Какова эта участь?
— Я доверюсь полностью моему другу и тебе. Я уверена, что ни тот ни другой из вас не оставит меня рожать в монастыре.
— Это будет роковое событие, которое зависит от нашей судьбы. Я сочту себя обязанным выкрасть тебя и жениться на тебе в Англии.
— Мой друг думает, что можно будет подкупить врача, который определит во мне выдуманную болезнь, прописав мне направиться принимать минеральные воды в такое место, которое сможет позволить епископ. На водах я поправлюсь, затем вернусь сюда; но мне гораздо больше нравится, если мы соединим наши судьбы до самой смерти. Сможешь ли ты жить на свой вкус повсюду, как здесь?
— Увы, нет! Но с тобой, могу ли я быть несчастным? Поговорим об этом, когда настанет для этого час. Пойдем же ложиться.
— Пойдем. Если я зачну мальчика, мой друг хочет взять его себе как отец.
— Может ли он полагать, что это он?
— Вы оба можете рассчитывать на это, но некие различия мне укажут правду.
— Да, если, например, со временем он создаст красивые стихи, ты сможешь судить, что это его сын.
— Кто тебе сказал, что он умеет складывать стихи?
— Согласись, что он сложил шесть стихов в ответ на мои.
— Я не соглашусь. Плохие или хорошие, они мои, и я хочу тебе это доказать сейчас же.
— Отнюдь, нет. Пойдем ложиться, иначе Амур вызовет на дуэль Апполона.
— Хорошо! Бери этот карандаш и пиши. Сейчас я Апполон.
Она продиктовала мне следующие четыре стиха:
Я просил у нее на коленях прощения, увидев, что она сведуща также и в мифологии; но мог ли я предположить столько таланта в венецианке двадцати двух лет, воспитанной в монастыре? Она сказала, что не устанет убеждать меня в том, что заслуживает моего сердца, и спросила, нахожу ли я ее разумным игроком.
— До такой степени, что заставляешь дрожать банкера.
— Я не всегда так сильно играю, но, пригласив тебя в долю напополам, я бросила вызов фортуне; почему ты не играл?
— Потому что, проиграв в последнюю неделю года четыре тысячи цехинов, я остался без денег; но завтра я буду играть, и фортуна мне будет благоприятна. Между тем, вот маленькая книжица, что я взял в твоем будуаре. Это позиции Пьетро Аретино. Я хочу в оставшиеся три часа применить некоторые из них.
— Мысль, достойная тебя; но между ними есть неисполнимые, а также скучные.
— Это правда; но четыре очень интересны.
В этих трудах мы провели три часа. Звонок будильника заставил нас окончить праздник. Проводив ее в гондолу, я отправился прилечь, но не мог спать. Я поднялся, чтобы пойти оплатить неотложные долги. Одно из самых больших удовольствий, что может доставить себе расточитель, это оплатить некоторые долги. Золото, что принесла мне М. М., наделило меня счастьем на всю ночь, и я пришел к концу карнавала, выигрывая каждый день.
Три дня спустя после дня Королей, направляясь в казен Мурано, чтобы положить в ларец М. М. десять-двенадцать свертков, я обнаружил в руках консьержки одно из ее писем. Я зашел к Лауре, чтобы получить письмо от К. К. М. М., сообщив мне новости о своем здоровье, счастливые, насколько можно только мечтать, просила меня спросить у мастера, который изготавливал ее медальон, не делал ли он случайно кольцо с изображением Св. Катрины, которое должно также скрывать портрет; она хотела узнать секрет. Она говорила, что у пансионерки, которую она любит, есть такое кольцо, что она была беременна, и что она отрицает, что есть секретный замок для открывания этого кольца. Я отвечал ей, что все сделаю. Но вот, письмо К. К., достаточно приятное по сравнению с затруднением, в которое оно меня ставило. Это письмо К. К. было с очень свежей датой, письмо же М. М. было написано за два до того.