История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4

– я дам тебе залог. Держи. Вот десять цехинов; но кто ответит мне за тебя, потому что твоя лодка столько не стоит, и ты можешь ее мне оставить. Он отводит меня в то же кабаре, и гарсон дает поручительство, что если я вернусь через день с лодкой, хозяин ее вернет мне деньги. Очень довольный сделкой, тот отводит меня к своей лодке, забирает там обе уключины и другое весло, и уходит, очень довольный, что обманул меня, как я того и хотел. Вся эта интрига заняла у меня час. Я вернулся в казен, где М. М. ждала меня в великом беспокойстве, но как только она увидела меня, к ней вернулась вся ее веселость. Я отвез ее в монастырь и отправился к Св. Франциску, где человек, который сдал мне кавану, решил, что я его обманываю, когда я сказал, что поменял свою лодку на эту. Я надел маску и направился к себе, чтобы лечь в постель, так как все эти хлопоты меня утомили.

В это самое время судьба свела меня с патрицием Маркантонио Зорзи, человеком ума, известным в искусстве сочинения куплетов на венецианском наречии.

Этот человек любил также театр и, питая амбиции стать актером, написал комедию, которую публика освистала. Забрав себе в голову, что его пьеса провалилась лишь из-за происков аббата Кьяри, поэта театра С.-Анджело, он объявил себя гонителем всех комедий этого аббата. Я легко вошел в кружок этого г-на Зорзи, у которого был хороший повар и красивая жена. Было известно, что я не люблю Кьяри как автора, а г-н Зорзи платил людям, которые без зазрения совести освистывали все его пьесы. Мое же развлечение заключалось в том, чтобы критиковать их в мартеллианских стихах, стихах плохих, но тем не менее популярных; г-н Зорзи распространял мою критику в копиях. Эта проделка создала мне могучего врага в лице г-на Кондульмера, который также желал мне зла из-за того, что за мной шла слава человека, пользующегося милостями м-м Зорзи, за которой он, до моего появления, усердно ухаживал. Этот г-н Кондульмер имел, однако, основания меня ненавидеть, поскольку, будучи хозяином значительной части театра С.-Анджело, от провала пьес своего поэта терпел убытки: ложи сдавались лишь по очень низкой цене. Ему было шестьдесят лет, он любил женщин, игру и ростовщичество, но сходил за святого, поскольку появлялся каждое утро на мессе в С.-Марк и рыдал перед распятием. Его сделали в следующем году Советником, и он был восемь месяцев Государственным инквизитором. В этом выдающемся качестве ему было нетрудно внушить своим двум коллегам, что меня следует поместить в тюрьму Пьомби как возмутителя общественного спокойствия. Об этом будет сказано через девять месяцев от данного момента.

В начале зимы пришла удивительная весть об альянсе, заключенном между Австрийским Домом и Францией. Вся политическая система Европы стала другой, в соответствии с этим договором, который до сего момента казался невероятным для всех мыслящих голов. Из европейских стран, имевших наибольшие основания радоваться, была Италия, потому что она неожиданно оказалась избавлена от возможного несчастья стать театром военных действий при возникновении малейшей распри между двумя дворами. Этот знаменитый договор вышел из головы молодого министра, который до этого момента был известен в среде карьерных политиков лишь как человек большого ума. Этот удивительный договор, который умер по истечении сорока лет, был рожден в 1750 году мадам де Помпадур, графом, затем принцем де Кауниц, послом Вены, и аббатом де Бернис, который стал известен лишь через год после этого, – король назначил его послом в Венеции. Он объединил в дружбе дома Австрии и Бурбонов, после двухсот сорока лет неприязни. Граф де Кауниц, вернувшись в Вену в это же время, принес императрице Марии-Терезии письмо маркизы де Помпадур, которое открыло дорогу тесному сотрудничеству. Аббат де Бернис закончил это дело в Вене в том же году, сохраняя за собой звание посла Франции в Венеции. Три года спустя, будучи министром иностранных дел, он созвал Парламент, затем он стал кардиналом, затем попал в опалу, затем направлен в Рим, затем умер. Mors ultima linea rerum est [28]

Девять месяцев спустя после своего отъезда он передал М. М. свой последний привет, в самых нежных выражениях, и если бы я не предвидел удара, постепенно уговаривая ее стать выше этого, она бы поддалась. Он дал мне последние инструкции. Все, что находится в казене, должно было быть продано, а все, что осталось – передавалось М. М., за исключением книг и эстампов, которые консьерж должен был привезти ему в Париж.