История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

— Чей вы курьер? — спрашивает он.

— Ничей, но поскольку я тороплюсь…

— Я не желаю ничего больше знать. Мы поговорим завтра. А пока вы останетесь в кордегардии. Дайте мне спать. Идите.

Меня отводят в кордегардию, где я провожу остаток ночи, сидя на земле. Наступает день, я кричу, я ругаюсь, я говорю, что хочу уйти. Никто не отвечает. Звонит десять часов, я говорю офицеру в кордегардии, повысив голос, что комендант волен меня убить, но он не может отказать мне в письменных принадлежностях, ни отправить курьера в Париж. Он спрашивает мое имя; я даю его прочесть в моем паспорте; он говорит, что отнесет его прочесть коменданту, я вырываю паспорт из его рук; он говорит мне идти вместе с ним говорить с комендантом, и я соглашаюсь.

Идем. Офицер входит первый и выходит четыре минуты спустя, чтобы пригласить меня. Я представляю коменданту свой паспорт, он читает, поглядывая на меня, тот ли я человек, затем возвращает мне, говоря, что я свободен. Он приказывает офицеру позволить мне взять почтовых лошадей.

— А теперь, — говорю я ему, — я уже не тороплюсь. Я должен отправить кое-кому курьера и подождать его возвращения. Задержав мое путешествие, вы нарушили право.

— Это вы его нарушили, сказавшись курьером.

— Я, наоборот, сказал вам, что я не курьер.

— Вы сказали это почтальону, и этого достаточно.

— Почтальон ошибся. Я сказал ему только, что заставлю мне открыть.

— Почему вы не показали мне ваш паспорт?

— Почему вы не дали мне для этого времени?

— Через три-четыре дня мы узнаем, кто из нас ошибся.

— Делайте, что вам угодно.

Меня отводят на почту, которая в то же время и гостиница, и минуту спустя я вижу у дверей мою почтовую коляску. Я спрашиваю у начальника почты экспресс, готовый отправиться по моему приказу, комнату с хорошей кроватью, письменные принадлежности, хорошего бульону сразу и добрый обед на два часа. Я приказываю принести мой багаж и все, что находится в моей коляске, раздеваюсь, моюсь и собираюсь писать, сам не знаю, кому, так как, по правде говоря, понимаю, что не прав; но я притворялся важной персоной, и мне кажется, что надо придерживаться этой роли. Однако мне досадно, что я вызвался оставаться в Эре до возвращения экспресса, который я запросил. Я решил провести тут ночь и отдохнуть. Я был в рубашке и пил заказанный бульон, когда увидел перед собой коменданта.

— Я сожалею, — сказал он очень вежливо, — что вы соизволили рассердиться, в то время, как я лишь исполнял свой долг, поскольку я должен доверять словам вашего почтальона, которые он ни за что бы не сказал без вашего прямого приказа.

— Это возможно, но ваш долг не простирается до того, чтобы выгнать меня из вашей комнаты.

— Мне нужно было поспать.

— У меня сейчас такая же потребность, но вежливость мешает мне последовать вашему примеру.

— Осмелюсь ли я спросить, служили ли вы?

— Я служил на море и на суше, и я покинул службу в возрасте, когда другие начинают.

— Если вы служили, вы должны знать, что ворота военного города не открывают ночью иначе, чем для курьеров короля, либо высшего военного командования.

— Но после того, как их откроют, можно быть вежливым.

— Не будете ли вы столь любезны, чтобы одеться и прогуляться со мной?

Это предложение мне понравилось, хотя его высокомерие меня задело. Удар шпаги, нанесенный или полученный, предстал перед моим воображением во всей своей соблазнительной прелести. Я ответил ему со спокойным и уважительным видом, что честь пойти с ним прогуляться заставит меня пренебречь всеми моими другими делами. Я попросил его присесть, поскольку я не одет. Я беру штаны, брошенные на кровати, с пистолетами в карманах, вызываю парикмахера, который в две минуты причесывает мне волосы, достаю из клеенчатого футляра мою шпагу и прицепляю ее сбоку. Закрыв комнату, я даю ключ хозяину, и мы выходим.

Пройдя три или четыре улицы, мы входим через ворота во двор, который я счел проходным, но он останавливается в конце перед открытой дверью, и я вижу многочисленную компанию мужчин и женщин. Я чуть было не надумал убежать.

— Вот моя жена, — говорит мне комендант, и затем, без запинки, говорит им — вот, г-н де Казанова, который будет с нами обедать.

— Это здорово, — говорит красивая дама, поднимаясь, после того, как разложила свои карты, иначе, месье, я бы никогда не смогла простить вас за то мучение, которое вы причинили нам этой ночью, разбудив нас.

— Это, однако, ошибка, которую я хотел бы искупить, мадам. После подобного чистилища, позвольте вам сказать, я ощущаю себя оказавшимся в раю.