История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

– Мы об этом узнаем, если вы можете написать слова, что вы произносили, рисуя пентакль на бедре моего племянника. Книга укажет, если я здесь увижу слова, которые окружают тот талисман.

– Это будет доказательство, я согласен. Сейчас я их напишу.

Я написал имена Гениев, мадам открыла пентакль, перечислила мне имена и, притворяясь удивленным, я передал ей мою бумагу, где она прочла с большим удовлетворением те же самые имена.

– Вы видите, – сказала она, – что Полифил и граф де Треве трактуют одну и ту же науку.

– Я признаю это, мадам, если в вашей книге найдется метод произносить неизреченные имена. Знаете ли вы теорию планетарных часов?

– Думаю, что да, но она не нужна в этой операции.

– Прошу прощения. Я нарисовал на бедре г-на де Ла Тур д’Овернь пентакль Соломона в час Венеры, и если бы я не начал с Анаэля, который есть гений планеты, моя операция бы не удалась.

– Да, это то, что я упустила. И после Анаэля?

– Следует перейти к Меркурию, от Меркурия к Луне, от Луны к Юпитеру, от Юпитера к Солнцу. Вы видите, что это магический цикл в системе Зороастра, в котором я перескакиваю через Сатурна и Марс, которых наука исключает для этой операции.

– А если бы вы начали действовать в час Луны, например?

– Я бы тогда пошел к Юпитеру, затем к Солнцу, затем к Анаэль, то-есть к Венере, и кончил бы Меркурием.

– Я вижу, месье, что вы в высшей степени постигли практику часов.

– Без этого, мадам, ничего нельзя добиться в магии, потому что тут нет времени для вычислений; но это нетрудно. За месяц изучение вопроса становится привычкой любого кандидата. Труднее вопросы, касающиеся культа, потому что этот вопрос более сложен, но и это преодолевается. Я не начинаю у себя утра, не выяснив, сколько минут составляют час в данный день, и мне необходимо, чтобы мои часы были отрегулированы наилучшим образом, поскольку минута все решает.

– Не будете ли вы любезны сообщить мне эту теорию?

– Вы найдете это у Артефиуса и более ясно у Сандивуайя.

– У меня они есть, но они на латыни.

– Я сделаю вам перевод.

– Вы будете столь любезны?

– Вы показали мне такие вещи, мадам, которые вынуждают меня к этому, из соображений, о которых я, возможно, смогу сказать вам завтра.

– Почему не сегодня?

– Потому что я должен прежде узнать имя вашего Гения.

– Вы знаете, что у меня есть Гений.

– Вы должны его иметь, если правда, что у вас есть порошок превращений.

– У меня он есть.

– Поклянитесь Порядком.

– Я не смею, и вы знаете, почему.

– Завтра, возможно, я сделаю так, что вы больше не будете сомневаться.

Эта клятва была от Розенкрейцеров, она никогда не произносится перед непосвященными, так что м-м д’Юрфе боялась, и должна была бояться, проявить нескромность, и я, со своей стороны, должен был показать, что опасаюсь того же. Мне необходимо было выиграть время, но я знал, что представляет из себя эта клятва. Ее можно давать мужчинам между собой без особого стеснения, но м-м д’Юрфе как женщина должна была испытывать неловкость, произнося ее мужчине, которого видела перед собой в первый раз.

– Когда мы видим эту клятву, – сказала мне она, – провозглашенной в нашем Святом писании, она там завуалирована. Он клянется, говорит святая Книга, положив ей руку на ягодицу. Но имеется в виду не ягодица. Также не бывает, чтобы мужчина принимал эту клятву таким образом от женщины, потому что женщина не имеет права слова.

В девять часов вечера граф де ла Тур д’Овернь пришел к своей тете и был удивлен, застав меня еще у нее. Он сказал, что лихорадка его кузена принца Тюрена возобновилась, и что найдено, что у него оспа. Он сказал, что должен расстаться с ней не менее чем на месяц, потому что должен запереться вместе с больным. М-м д’Юрфе похвалила его усердие и дала ему пакетик, сказав, чтобы он вернул его ей после того, как принц выздоровеет. Она сказала повязать его ему на шею и быть уверенным в счастливом высыпании (оспенном) и скорейшем выздоровлении. Он обещал, взял пакетик и ушел.