История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

В эти же дни Камилла послала мне выигрышный билет с малой терной, который она приобрела в моем бюро, попросив меня поужинать с ней и принести ей ее деньги. Это была тысяча экю. На этом ужине, где я встретил всех ее красивых подружек и их любовников, меня позвали на бал в Оперу, где, едва придя, я потерял всю свою компанию. Будучи не в маске, я был атакован женщиной в черном домино, которая фальцетом наговорила мне сотню разных вещей, вызвав во мне любопытство узнать, кто это такая. Я был столь заинтригован, что уговорил ее пройти со мной в ложу. Сняв маску, я был удивлен, увидев Мисс Кс. К.В… Она сказала, что пришла на бал с одной из своих сестер, старшим братом и г-ном Фарсетти, и что она ускользнула от них, пройдя в ложу и сменив домино. Она смеялась, представляя себе их беспокойство. Она собиралась найти их лишь в конце бала. Оказавшись наедине с ней и в возможности находиться с ней во все время бала, я стал говорить ей о моем былом чувстве и о силе, с которой оно возобновилось. Она восприняла мои изъявления с самой большой нежностью, не избегала моих объятий, и слабое сопротивление, которое она оказывала всему, что я пытался предпринять, уверило меня, что мое счастье лишь откладывается. Чувство обязало меня не настаивать, и она показала, что ей это нравится.

Я сказал ей, что узнал в Версале о том, что она должна стать женой г-на де ла Попелиньер. Она ответила, что так считают, что ее мать этого хочет и что старый генеральный откупщик льстит себе этой мыслью, но что она на это никогда не согласится.

– Он обещает мне вдовью долю в миллион, – сказала она, – в случае, если я овдовею без детей, и все свое имущество, если я подарю ему одного, но я не хочу быть несчастной с человеком, который мне не нравится, при том, что я не владею своим сердцем. Я люблю человека в Венеции, и моя мать его знает; но она полагает, что тот, кого я люблю, не подходит мне как супруг. Она хотела бы также видеть меня женой г-на Фарсетти, который будет готов отказаться от своего креста командора, но он мне противен.

– Он уже объяснился?

– В ясных выражениях, и знаки неприязни, которые я не прекращаю ему выказывать, его не останавливают. Это грубый визионер, злой, ревнивый, который, слыша, как я говорю вам за столом, что о вас хорошо отзываются, не постыдился сказать моей матери, что она не должна вас принимать.

Я предложил служить ей во всем без исключения, где и как она бы посчитала возможным. Она ответила мне со вздохом, что была бы счастлива, если бы могла воспользоваться во всей полноте моей дружбой; воспылав, я сказал, что у меня 50 тысяч экю к ее услугам, и что я готов рискнуть своей жизнью, чтобы завоевать права на ее сердце. На это объяснение она выразила мне чувства самой нежной благодарности, бросившись в мои объятия и соединив свой рот с моим. Было бы низостью с моей стороны претендовать в этот момент на что-то большее. Она просила меня чаще приходить повидаться, заверив, что мы будем встречаться тет-а-тет; это все, о чем я мог мечтать. Я обещал пообедать с ней завтра. Потом мы разошлись.

Проведя час в зале, везде побывав и порадовавшись, что стал ее близким другом, я направился в «Малую Польшу». На это мне потребовалась только четверть часа. Я жил за городом, и в то же время в четверти часа от всего, что мне нужно было в городе. Мой кучер несся как ветер, лошади были то, что называется бешеные, которых можно было не беречь. Эти лошади, отбракованные из королевских конюшен, были замечательны. Когда мне одну загнали, я заменил ее, заплатив две сотни франков. Одно из главных удовольствий в Париже – это быстрая езда.

Договорившись пообедать с Мисс, я спал совсем немного. Я вышел, одевшись наспех, пересек Тюильери, перешел Пон Рояль и предстал перед мадам Кс. К.В., весь покрытый снегом, который падал в этот день хлопьями. Она встретила меня со смехом, говоря, что ее дочь сказала ей, что на балу она меня заставила поволноваться и что она обедает со мной.

– Сегодня пятница, – сказала она, – и обед будет постный, но у нас превосходная рыба. А пока идите повидать мою дочь, она еще в кровати.

Та писала, сидя в постели, и, завидев меня, отложила перо в сторону. Она сказала, что находится в постели от лени и чтобы освободиться от обязанностей. Она поела бульону, так как, не любя постное, не хотела вставать к столу. Присутствие сестры ее не смущало, она достала из портфеля письмо в стихах, которое я написал ей, когда ее мать указала мне на дверь своего дома. Она перечла мне его вслух, затем растрогалась и уронила несколько слезинок.

– Это фатальное письмо, – сказала мне она, – которое вы назвали «Феникс», определило мою судьбу, и оно, быть может, станет причиной моей смерти.