История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 6

— Это немыслимо. Совсем молодая, такая, как вы есть, хорошо одетая, вращаясь в компании, состоящей из многих людей с разными характерами, молодых людей, развратников, потому что они есть повсюду, — как вы можете защититься?

— Защититься? Мне в этом нет нужды. Великий секрет состоит в том, чтобы ни на кого не смотреть, делать вид, что не слушаешь, не отвечать и жить одной в комнате, либо с хозяйкой, в приличных гостиницах.

У нее не было ни одного приключения за всю ее жизнь, она никогда не уклонялась от своих обязанностей. С ней никогда не случалось несчастья, как она выразилась, влюбиться. Она развлекала меня с утра до вечера без напускной скромности, и часто мы переходили на ты. Она с чувством говорила мне о прелести М… и слушала меня с большим интересом, когда я рассказывал ей о моих любовных похождениях, когда переходил к некоторым описаниям, и когда она видела, что я скрываю от нее некоторые слишком шокирующие подробности, ободряла меня говорить ей все без стеснения, с таким обаянием, что я чувствовал себя обязанным ей уступать. Когда, наконец, слишком верная картина ее раздражала, вызывая у нее взрывы смеха, она вставала и, зажав мне рукой рот, чтобы помешать рассказывать дальше, скрывалась в своей комнате, где закрывалась, чтобы помешать мне, как она говорила, спрашивать у нее то, что в тот момент она считала лишним мне сообщать, но дала мне эти объяснения лишь в Берне. Эта большая дружба возникла как раз в тот опасный момент, когда Ф. надругалась надо мной.

Накануне дня, когда г-н де Шавиньи неожиданно приехал пообедать со мной, М-м… и ее мужем, бонна спросила меня, был ли я влюблен в Голландии. Я рассказал ей то, что случилось со мной и Эстер; но когда я продвинулся в область изучения нимф, чтобы обозначить маленький признак, известный только ей, моя очаровательная бонна подбежала ко мне, чтобы закрыть мне рот, давясь от смеха и падая в мои объятия. При этом я не мог удержаться, чтобы не поискать также и у нее этот маленький признак, и в пылу смеха она смогла оказать мне лишь очень слабое сопротивление. Не имея возможности перейти к великим свершениям, в силу своего состояния, я умолил ее об услуге, чтобы помочь вызвать кризис, который мне стал необходим, оказав ей в то же время такую же нежную услугу. Это продолжалось едва минуту, и наши глаза, любопытные, влюбленные и доброжелательные, в этом участвовали. После свершения она сказала мне, смеясь, но с самым умным видом:

— Мой дорогой друг, мы влюблены, и если мы не поостережемся, мы не ограничимся в ближайшее время простыми шалостями.

Говоря так, она поднялась, вздохнула и, пожелав мне доброй ночи, ушла спать с маленькой девочкой — своей компаньонкой. Это было в первый раз, когда мы дали себя увлечь нашим чувствам. Я пошел спать, чувствуя себя влюбленным и предвидя, что должно произойти у меня с этой молодой женщиной, которая заняла теперь в моей душе столь большое место.

Мы были приятно удивлены завтрашним утром при виде г-на де Шавиньи вместе с г-ном и г-жой М. Мы гуляли до обеда, сев затем за стол с моей дорогой Дюбуа, в которую мои гости, как мне показалось, влюбились. На послеобеденной прогулке они от нее не отходили, а я, со своей стороны, пользовался удобным случаем, чтобы повторить устно М-м… историю, которую я ей описал, не говоря, однако, что вся заслуга лежала на Дюбуа, потому что она была бы оскорблена, узнав, что той известна ее слабость. М-м… сказала мне, что испытала высшее удовольствие при чтении моего письма, по единственной причине, что эта Ф. не сможет больше думать, что провела два часа со мной.

— Но как, — спросила она, — могли вы провести два часа с этой женщиной, не почувствовав, хотя и в темноте, что это не я? Меня унижает, что различие между мной и ею не оказало на вас никакого эффекта. Она меньше меня, значительно более худая, на десять лет старше и, что меня удивляет, у нее дурной запах изо рта. Вы, между тем, были лишены лишь зрения, и ничего не заметили. Это невероятно.

— Это опьянение от любви, мой дорогой друг, и потом, я видел перед собой только вас, глазами души.

— Я понимаю силу воображения, но воображение должно отступить перед тем фактом, что вы были заранее уверены в том, что встретите меня.

— Вы правы; вот ваша прекрасная грудь, и когда я думаю сегодня, что держал в своих руках эти два дряблых пузыря, мне хочется себя убить.

— Вы это чувствовали, и вас это не отвратило?

— Уверенный, что я в ваших объятиях, как же мог я ощутить что-либо неприятное? Самая грубость кожи, неудобства слишком просторного «кабинета» не могли заставить меня усомниться или уменьшить мой пыл.

— Что я слышу! Мерзкая женщина! Зловонная противная клоака! Отказываюсь в это поверить. И вы могли мне все это простить?

— Полагал, что я с вами, и все представлялось мне божественным.

— Ничего подобного. Найдя меня такой, вы должны были швырнуть меня на паркет, даже побить.

— Ах! Сердце мое! Как вы сейчас ко мне несправедливы!