История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 6

– Он слегка плут, моя дорогая, большой развратник, смелый, даже дерзкий, умница и невежда, бессовестный враль, которого никто, кроме меня, не может заставить уступить. Этот разбойник, однако, обладает большим достоинством: он слепо выполняет все, что я ему прикажу, пренебрегая любым риском, которому он подвергнется, подчиняясь; он не побоится не только палок, но и виселицы, если видит ее лишь в отдалении. Когда я путешествую, и надо узнать, рискую ли я пересечь реку вброд, оставаясь в коляске, он раздевается, без того, чтобы я ему это сказал, и идет проверить глубину вплавь.

– Ну, достаточно. Вам нужен этот парень. Я заявляю вам, дорогой друг, – потому что теперь я должна так вас называть, – что М-м … нечего больше опасаться. Сделайте то, что я вам скажу, и если м-м Ф. поведет себя не умно, она окажется сама единственной пострадавшей. Но без Ледюка мы ничего не сможем сделать. Необходимо, однако, прежде всего, чтобы мы выяснили всю историю его заразы, потому что некоторые обстоятельства могут стать препятствием для моего проекта. Идите же, выясните все от него самого, и узнайте при этом, рассказал ли он о своем несчастье слугам. Все разузнав, прикажите ему соблюдать строгое молчание об интересе, который вы проявляете к его болезни.

Не пытаясь в деталях понять ее план, я сразу поднялся к Ледюку. Я нашел его одного в постели, сел возле него с безмятежным видом и пообещал вылечить его, при условии, что он ничего от меня не скроет, без утайки рассказав мне, вплоть до мельчайших подробностей, все относительно болезни, как он ее подхватил. Он сказал мне, что в день, когда он отправлялся в Золотурн за моими письмами, он сошел с лошади на полдороги, чтобы попить молока на молочной ферме, там встретил услужливую крестьянку, которая всего за четверть часа привела его в то состояние, в котором я его вижу. В постель его привела большая опухоль на тестикулах.

– Рассказывал ли ты об этом кому-нибудь?

– Никому, потому что надо мной будут смеяться. Только хирург знает о моей болезни, но он не знает, от кого я ее подцепил. Он сказал, что удалит опухоль, и что завтра я смогу прислуживать вам за столом.

– Хорошо. Продолжай держать это все при себе.

Когда я передал все это моей Минерве, она задала мне следующие вопросы:

– Скажите мне, может ли Ф. со всей строгостью утверждать, что она провела с вами два часа на канапе.

– Нет, потому что она ни видела меня, ни говорила со мной.

– Очень хорошо. Тогда отвечайте на ее гнусное письмо, что она ошиблась, потому что вы не выходили из своей комнаты, и что вы проведете расследование в своем доме, чтобы выяснить, кто тот несчастный, которого она заразила, не узнав его. Пишите и отправляйте письмо немедленно, и через часа полтора вы ей отправите следующее письмо, которое я сейчас напишу, а вы скопируете.

– Мой прелестный друг, я проник в ваш гениальный замысел; но я дал слово чести М-м …, что ничего не буду предпринимать по этому делу, не известив предварительно ее.

– Это случай нарушить слово чести. Любовь мешает вам идти столь же далеко, как я, но все зависит от быстроты и от интервала между первым и вторым письмами. Сделайте это, дорогой друг, и вы узнаете остальное из письма, которое я сейчас напишу. Пишите же первое письмо.

Меня понуждало действовать истинное уважение к ней, которое я испытывал. Вот копия моего письма, убедительно доказывающая, что замысел моей бонны был безошибочен:

«Бессовестность вашего письма столь же неприемлема, как и те три ночи, что вы провели здесь, чтобы убедиться, что ваши черные подозрения обоснованы. Знайте, чудовище, вышедшее из ада, что я не выходил из своей комнаты, и что вы провели два часа бог знает с кем; однако, я, возможно, это узнаю, и дам вам отчет. Возблагодарите небо, что я распечатал ваше письмо только после отъезда М. и М-м. Я получил его в их присутствии, но, презирая руку, его написавшую, положил в карман, и оно никого не заинтересовало. Если бы его прочитали, очевидно, я бы догнал вас и заставил сдохнуть под моими ударами, женщина, недостойная прожить и дня. Я чувствую себя хорошо, но я не стараюсь вас этим убедить в том, что это не я наслаждался вашими костями».

Показав письмо Дюбуа, которая его одобрила, я отправил его несчастной, которая сделала несчастным меня. Полтора часа спустя я отправил ей следующее, с которого я сделал нижеследующую копию, не изменив ни слова: