История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7

Аннет рассуждала слишком здраво, но после третьего стаканчика она сказала, что больше ничего не видит, и мы встали из-за стола. Эта девочка начинала мне слишком нравиться, но я обещал себе ничего с ней не предпринимать, так как опасался, что это окажется слишком легко. Nolo nimis facilem difjï-cilem que nimis.[20]

Эта добрая девочка, нежная, четырнадцати лет и без всякого опыта, не могла осознавать свои собственные права. Сопротивляясь тому, что я мог бы с ней сделать, она могла забыть вежливость. Такое могло нравиться лишь богатому и сладострастному мусульманину.

Я попросил ее уложить мои волосы в колпак, собираясь отослать ее после этого спать, но перед тем, как она ушла, я попросил у нее коробочку помады без запаха.

– Что вы хотите с ней сделать?

– Помазать потертости, которые причинило мне плохое седло, на котором я проделал шесть миль. Она умерит мне чувство жжения, и завтра я буду чувствовать себя хорошо. Мне надо позвать Коста, потому что я не могу просить вас об этой услуге.

– А вы думаете, я справлюсь?

– Это легко, но я боюсь злоупотребить вашей любезностью.

– Понимаю. Но с моей близорукостью, как смогу я увидеть потертости?

– Забравшись на кровать. Поставьте свечи на ночной столик.

– Ну, вот; но завтра утром не поручайте это Коста, потому что он подумает, что сегодня вас лечила я или моя сестра.

– Завтра вы тоже это проделаете?

– Я или моя сестра, потому что она встает очень рано.

– Не ваша сестра, потому что она побоится доставить мне слишком большое удовольствие, касаясь там своими прекрасными ручками.

– А я боюсь сделать вам неприятною Так хорошо? Боже мой, в каком состоянии ваша бедная кожа!

– Дорогая Аннет, это еще не все.

– Я вижу, тут, ниже. Повернитесь.

– Ну вот.

Но тут я вижу, что ею овладевает смех от того, что случай предоставил ей увидеть, и чего услуга, которую она мне оказывает, заставило прикасаться. Думаю, можно держать пари, что, при своей близорукости, она никогда не видела этого столь хорошо, и что оно должно ей нравиться; я убеждаюсь в этом, когда вижу, как ее потерявшаяся рука начинает растирать меня там, где нет никакой потертости. Итак, не имея возможности более терпеть, я ухватил ее за руку, чтобы заставить прекратить свою работу.

Я должен был рассмеяться, видя ее застывшей неподвижно и серьезной, держащей еще в руке баночку с помадой и спрашивающей, правильно ли она делает.

– Ты, мое дорогое дитя, – ангел во плоти, и я уверен, что ты знаешь, какого рода удовольствие ты мне доставляешь. Можешь провести со мной часок в постели?

– Подождите.

Она уходит, закрыв за собой дверь, но не повернув ключа; я уверяюсь, что она вернется, когда убедится, что ее сестра заснула. Она задерживается, я встаю и иду к двери; я вижу, она раздевается, ложится в кровать и гасит свечу. Я возвращаюсь в мою постель, питая еще некоторую надежду, и я не ошибаюсь. Пять или шесть минут спустя я вижу, как она подходит к моей постели в рубашке.

– Иди скорее ко мне, мой ангел, потому что очень холодно.

– С удовольствием; моя сестра спит, и я уверена, что она ничего не заподозрит. Если она даже проснется, кровать широкая, и она не заметит, что я вышла. Я отдаюсь вам; делайте со мной, что хотите, но при условии, что вы больше не будете думать о моей сестре.

– Я не почувствую никакого огорчения, сердце мое, давая тебе такое обещание и поклявшись тебе в этом.

Я нашел Аннет девственной, и не подумал в этом усомниться утром, когда увидел, что алтарь у жертвы не был окровавлен. Это у меня случалось часто. Я из опыта понял, что нет никакой законной связи этого ни с увлажнением, ни с сухостью. Нельзя никак убедиться, что у девушки был любовник, разве что если он ее оплодотворил.

Аннет покинула меня после двух часов дебатов, и к моему пробуждению я увидел ее у моей постели вместе с Вероникой, у которой на лице не осталось никаких следов недовольства. Вероника сказала, что диета и сон ее, как всегда, прекрасно вылечили. Я был того же мнения. Ее сестра Аннет меня также прекрасно вылечила от любопытства, которое гнездилось в моей душе. Я его чувствовал, и я его удовлетворил.

За ужином г-н Гримальди, видя меня веселым и спокойным, решил, что это в связи с тем, что дело сделано. Я пообещал ему, что приду завтра обедать с ним к Сен-Пьер д’Арена. Я явился туда и передал ему длинное письмо для Розали, полагая, что увижу ее теперь лишь женой П-и. Но не сказал ей об этом в своем письме.

В тот же день, ужиная с этими двумя девицами. я делил свое внимание между ними обеими, и Вероника, укладывая мои волосы в папильотки, сказала, когда осталась наедине со мной, что теперь, когда она видит, что я стал разумным, она любит меня намного больше. Я ответил, что мое предполагаемое благоразумие происходит оттого, что я оставил надежду одержать над ней победу.

– Прекрасная Вероника, я смирился со своей участью.

– Ваша любовь оказалась не столь уж сильной.

– Это был едва родившийся ребенок. От вас зависело сделать, чтобы он вырос, и тогда бы он легко мог остаться в живых.