История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 8

У Палези я встретил Греппи, который ее ожидал. Четверть часа спустя она пришла вместе с доном Цезарино, которого я расцеловал, в то время как Греппи, удивленный, созерцал этого мальчика, не имея возможности решить, то ли это мой брат, то ли мой сын; но Тереза сказала ему, что это ее собственный брат; он спросил меня, смеясь, хорошо ли я знал его мать, и я ответил, что да. Он, казалось, был доволен.

На этом ужине, впрочем, весьма деликатесном, меня интересовал только Цезарино. Я нашел его умным и весьма образованным, и выросшим с той поры, когда я последний раз видел его во Флоренции, и весьма хорошо сложенным. Я обрадовался, когда узнал, что она оставит его у себя до окончания карнавала. Присутствие этого юноши придало нашему ужину серьезности в моих глазах, но его мать и Греппи не почувствовали неудовольствия. Мы покинули Терезу и Цезарино в час утра, и я отправился спать очень довольный проведенным днем, потому что потеря двух сотен цехинов была для меня никоим образом не чувствительна.

На другой день я получил записку от Ирен, которая заставила меня отправиться к ней. Ее отец отправил ее на бал со мной, у нее было домино; но ей надо было поговорить со мной. Я сказал ей, что мы днем увидимся. Я был приглашен к Каркано, и маркиз передал, что ждет меня у себя, чтобы пойти к Каркано вместе.

Я нашел этого прекрасного игрока в красивом доме, меблированном со вкусом, с двумя красивыми женщинами, из которых одна была его любовница, и пять или шесть маркизов, так как в Милане благородный человек не может быть менее чем маркизом, совсем как в Виченце они все графы. В оживлении за обеденным столом он сказал мне, что знает меня уже семнадцать лет в связи с делом, которое я имел с так называемым графом Сели в «яблочном казене», профессиональным игроком, у которого я выманил танцовщицу, которую отвез в Мантую. Я подтвердил дело и повеселил компанию, рассказав в деталях, что произошло в Мантуе с Онейлан, и в Чезене, где я нашел графа Сели, ставшего уже графом Альфани. Говорили о бале, который должны были дать завтра, и когда я сказал, что не приду, стали смеяться. Каркано предложил мне пари, что он признает меня, если я явлюсь играть в его банк. Я ответил, что не хочу больше играть, и он поздравил себя, сказав, что, хотя мне и не везло понтировать, я тем не менее у него выиграл; несмотря на это, он сказал мне, что охотно проиграл бы мне все свое добро.

У него было кольцо с камнем соломенного цвета, почти такое же красивое, как мое. Оно стоило ему две тысячи цехинов, мое мне — три тысячи. Он спросил, не хочу ли я сыграть на него против его кольца, дав их извлечь из оправы и оценить оба, перед тем как идти в оперу. Я сказал, что сделаю это охотно, если мы сыграем каждый по талье.

— Нет. Я никогда не понтирую.

— Так давайте уравняем игру. Дублеты будут нулевые, как и две последние карты.

— Но тогда вы будете иметь преимущество.

— Если вы убедите меня в этом, я отдаю сотню цехинов. И наоборот, я держу пари на сотню цехинов, что несмотря на нулевые дублеты и обнуление двух последних карт, игра еще дает преимущество банкёру. Я докажу вам это с очевидностью, и обращусь к суждению маркиза Трюльци.

Меня попросили доказать это без пари.

— Преимуществ у банкёра, — сказал я, — два. Одно, небольшое, состоит в том, что, имея карты на руках, вы не должны обращать внимания ни на что, кроме как на то, чтобы избегать ошибочных ходов, что обычно и совсем не нарушает мир и спокойствие вашего разума, в то время как понтер ломает голову, фантазируя по поводу карт, их вероятности выйти в паре или не в паре. Другое преимущество во времени. Банкёр извлекает карту, которая для него по необходимости вторая перед той, что для понтера. Ваше счастье, стало быть, стоит по рангу впереди счастья вашего противника.

Никто мне не ответил. Один Трюльци сказал, что, чтобы установить полное равенство в азартной игре, нужно, чтобы два игрока были поставлены в равные условия, что почти невозможно. Каркано сказал, что для него это слишком сложно.

Выйдя от Каркано, я направился в «Три Короля», чтобы увидеть, что хочет мне сказать Ирен, и чтобы поиграть в ее присутствии и полюбоваться ею, перед тем, как перейти к обладанию. Когда она увидела меня, она бросилась мне на шею, но со слишком большим рвением, чтобы я мог принять это за чистую монету; однако, когда получают удовольствие, не следует философствовать, чтобы его не уменьшить. Если Ирен поразила меня, танцуя фурлану, почему не могу я также ей понравиться, несмотря на двадцать лет разницы между нами? Ее отец и мать прибегли ко мне как к их спасителю. Отец попросил меня выйти с ним на минуту.

— Пожалуйста, — сказал он мне, — извините человеку старому и обиженному судьбой неподобающую просьбу, с которой я к вам обращусь. Скажите мне, да или нет, и затем мы войдем снова. Правда ли, что вы обещали Ирен сотню цехинов, если она пойдет завтра с вами на бал?

— Совершенная правда.