История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9

— Король, — сказал он мне, — вытребовал его год назад у герцога де Нивернуа, посла Луи XV, одним из условий мира. Герцог, будучи человеком умным, ответил послу, что его господин не видит никакой трудности в том, чтобы избавить Францию от вора, выдав его на его родину; и, естественно, его нам отправили, и нация, очарованная тем, что увидит повешенным соотечественника, который посмел ее обмануть, была наичувствительнейшим образом обязана уму лорда Галифакс, который купил у наших соседей мир на условиях, столь унизительных для них, потому что они предали, в лице этого несчастного, права человека.

— Таким образом, были найдены 70 тысяч фунтов?

— Ни единого су.

— Как?

— Потому что украденное не было найдено. Очевидно, он оставил небольшой клад в руках своей жены, которая живет очень неплохо, и которая, будучи достаточно богатой и красивой, сможет снова выйти замуж, и весьма удачно.

— Я удивляюсь, что ее оставили в покое.

— Что могут ей сделать? Вы понимаете, что она никогда не признается, что ее покойный муж оставил ей деньги. Нельзя и подумать произвести дознание, чтобы разыскать эти деньги. Закон против воров требует, чтобы их вешали; он не говорит об украденном, потому что полагает его исчезнувшим. И еще: если говорить о ворах, которые возвратили украденное, и о тех, кто не вернул, следует сделать два закона и установить два различных наказания, и вы видите, что возникает путаница. Мне кажется, однако, что не следует налагать два наказания за одно преступление; наказания повешения достаточно, без того, чтобы добавлять возврат украденного, если оно не есть наличность, или может быть опознано тем, кто был его собственником до того, как оно было украдено, потому что если оно опознано после, оно уже не принадлежит ему; это вор становится собственником вещи, правда, посредством насилия, но это не мешает стать ему действительным хозяином украденного, потому что он может им располагать. Поэтому каждый должен сохранять то, что имеет, так как в случае, если его украли, возврат становится слишком затруднителен. Я взял у Испании Гавану — великое ограбление, совершенное за счет превосходства в силе, — и ее вернули, потому что я не мог взять остров Куба в мой кошелек, как я взял, по разделу, сорок миллионов пиастров, относительно которых не возникло и сомнения.

После нескольких великолепных высказываний такого же рода я направился вместе с ним к герцогине де Нортумберленд, где познакомился с миледи Рошфор, чей муж был назначен послом в Испании. Эта леди была одна из трех, чьи галантные похождения доставляли каждый день занятные истории любопытным большого города. Герцогиня сказала мне, что ждет со дня на день возвращения своего сына.

Накануне ассамблеи в Сохо Сквер со мной обедал Мартинелли, и к слову заговорил о ла Корнелис и о долгах, ее обременяющих, из-за которых она была вынуждена не выходить из своего дома во все дни, кроме воскресенья, дня, когда должники не могут быть арестованы. Огромные расходы, которые она несет, и которых могла бы избежать, ввергают ее в беду и в скором времени должны ее разорить. Она должна, говорил он, в четыре раза больше, чем имеет, включая и дом, права на владение которым, как следует из происходящего сейчас процесса, являются сомнительными.

Глава VIII

Ассамблея у Корнелис. Приключение в Ренелаг-хаус. Английские куртизанки вызывают отвращение. Паулина, португалка.

Я пришел на ассамблею Корнелис, отдав у двери свой билет ее секретарю, который записал мое имя. Я ее увидел, и она похвалила меня за то, что я на ассамблее по билету, сказав, что была уверена меня там увидеть. Прибыла миледи Харрингтон; это была одна из ее больших покровительниц; она сказала, что у нее есть доброе количество гиней, которые она хочет ей передать, и добавила, говоря с ней и увидев меня, что предполагала, что мы знакомы, но не осмелилась мне ничего сказать.

— Почему, миледи? Я имею честь быть знакомым с м-м Корнелис очень давно.

— Я этому верю, — говорит она, смеясь, — и поздравляю вас. Вы знаете, разумеется, и эту очаровательную девушку.

Она обнимает Софи, целует ее и говорит, что если я люблю себя, то должен также любить и ее, так как у нее мое лицо. Она берет ее за руку и проводит в толпу ассамблеи, опираясь и на мою руку. Тут я вынужден спокойно выслушивать двадцать вопросов, задаваемых миледи Харрингтон женщинами и мужчинами, которые меня еще не видели.

— Это не муж ли м-м Корнелис приехал?

— Нет, нет, нет, — говорит миледи Харрингтон всем любопытным, и я вынужден терпеть, потому что все говорят мне в форме комплимента, что никогда еще дитя не было так похоже на своего отца, как юная Корнелис на меня, и мне хотелось бы, чтобы та отпустила малышку; но это ее слишком развлекает, чтобы она доставила мне это удовольствие.

— Оставайтесь около меня, — говорит она мне, — если хотите узнать всех.