История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9

Марколина была в отчаянии, так как ее отъезд в Венецию был решен, мне не следовало пренебрегать этой оказией. Она вздыхала, плача, в то время как мне следовало веселиться. Я сказал ей, что у нас есть три или четыре дня, чтобы продумать, как поговорить с господином Маттио, ее дядей; я похвалил ее за то, что она догадалась поцеловать руку г-ну Кверини, и, в ожидании того, что мы этим воспользуемся, просил ее быть веселой, так как ее горе ранит мне душу.

Мы были еще за столом, когда я услышал в прихожей голос г-на Мемо, молодого венецианца, любезного и полного ума. Я предупредил Марколину ни слова не говорить о наших делах и держаться весело, но с достоинством. Мы поднялись, он упросил нас снова сесть за стол, выпил с нами и описал в деталях веселый ужин, который состоялся у них вместе с г-ном Кверини, старым вельможей, которому эта столь красивая венецианская девушка поцеловала руку. Событие это всех очаровало, и сам г-н Кверини был польщен.

— Могу ли я спросить вас, мадемуазель, откуда вы знаете г-на Кверини?

— О! Это тайна.

— Тайна! Ах! Как мы посмеемся завтра. Я пришел, — обратился он ко мне, — просить вас, от имени послов, пообедать с нами завтра вместе с этой очаровательной племянницей.

— Хотите вы туда пойти, Марколина?

– Con grandissimo placer. Parlaremo venizian[10]. Я не смогла выучиться французскому.

— С г-ном Кверини тот же случай.

Наговорив всяких веселых разностей, он удалился, очень довольный, сообщить послам ту новость, что я буду у них на обеде вместе с Марколиной. Она подошла меня поцеловать, поздравляя с этой счастливой встречей. Я сказал, что она должна быть завтра в самом элегантном своем наряде, быть за столом очаровательной со всеми, и особенно притвориться, что не замечает своего дядю Матио, который, очевидно, будет прислуживать за столом своему хозяину.

— Позволь мне, — сказал я, — придать узнаванию возможно наибольшую красоту, так как я хочу обставить дело так, чтобы проводил тебя в Венецию сам г-н Кверини. Твой дядя будет о тебе заботиться по его приказу.

Марколина, обрадованная этой перспективой, обещала мне все.

Назавтра, в девять часов, я оставил ее за туалетом, чтобы пойти выяснить, какое поручение хотел дать мне прокуратор Морозини. Он дал мне маленькую запертую шкатулку, которую я должен передать в Лондоне миледи Харрингтон вместе с письмом и карточкой, на которой было лишь несколько слов: «Прокуратор Морозини отбыл, с сожалением, что не смог попрощаться с м-ль Шарпийон».

— Где мне ее найти?

— Я не знаю. Если вы ее найдете, передайте ей эту карточку, если нет — то неважно. С вами ослепительная девушка.

— Я тоже ею ослеплен.

— Но откуда она знает Кверини?

— Она случайно видела его в Венеции; но она с ним никогда не говорила.

— Я этому верю. Мы очень посмеялись, потому что Кверини придает этой встрече большое значение. Но как оказались вы с этой девушкой, которая, как сказал нам Мемо, не говорит по-французски?

— Это долгая история.

— Она не ваша племянница.

— Она больше, так как она является хозяйкой моей души.

— Добейтесь, чтобы она выучила французский. Так как в Лондоне…

— Я не повезу ее в Лондон. Она хочет вернуться в Венецию.

— Я сочувствую вам, если вы ее любите. Она будет сегодня с нами обедать?

— Она в восхищении от этой чести.

Вернувшись в «Парк», я объяснил ей, что если за столом или после беседа коснется Венеции, она должна говорить, что никто на свете не смог бы уговорить ее вернуться, кроме г-на Кверини, который взял бы ее под свое покровительство и стал распорядителем ее добра… Она должна предоставить мне заботу о том, чтобы избавить ее от затруднений, связанных с этим предложением.

Я выбрал одежду из гладкого велюра пепельного цвета, обшитого золотыми и серебряными блестками, рубашку с манжетами по пятьдесят луи, ручной вышивки, и с часами и табакерками, кольцами и крестом моего ордена, усыпанными бриллиантами, стоимостью по меньшей мере в двадцать тысяч экю, и с Марколиной, блиставшей как звезда, и в половине второго направился к послам.

Компания состояла только из венецианцев, и мы привнесли в нее веселье. Они были очарованы видом Марколины, которая выглядела как французская принцесса. Она проделала два реверанса двум послам и еще один, смеясь, — всей компании. Усевшись между двух важных сенаторов, первое, что она сказала, это — что очарована тем, что оказалась в столь избранном обществе единственной женщиной, и тем, что не видно вокруг ни одного француза. После этого образчика остроумия вся компания настроилась на соответствующий тон. Ей делали веселые предложения, которые она поддерживала с достоинством, она на все отвечала и ничего не спрашивала, описывала с изяществом отмеченное ею из французских обычаев, полностью отличное от венецианских.