– Я даже надеюсь, – добавила она, – что вы позволите ей спать со мной этой ночью, если это не доставит неудовольствия мадемуазель.
«Да, да» – с той и другой стороны; новые подруги обнимаются, и я должен этому посмеяться, несмотря на то, что такой расклад мне как раз не понравился, потому что у меня не было такой склонности, как у Марколины; но я всегда старался приспособиться к обстоятельствам. Как только эти две девочки уверились, что проведут ночь вместе, они обезумели от радости; я поддержал их веселье добрым шампанским и велел приготовить чашу пунша. Г-н Ринальди и его жена поднялись, хмурые, в свою комнату; Ирен после их ухода сказала нам, что француз, ставший ее любовником в Генуе, уговорил отца поехать в Ниццу, где состоялась большая игра; что в Ницце, не получив ничего из того, что пообещал француз, она должна была продать все свое, чтобы оплатить гостиницу, заверенная любовником, что все вернет себе в Эксе, где, как он уверял, он получит крупную сумму. В Эксе он не нашел тех людей, которые должны были помочь ему с деньгами, и она вынуждена была дать ему еще денег, чтобы вернуться в Авиньон, где, как он говорил, будет все как надо.
– Но здесь, – рассказала она, – тем более не нашлось ничего из того, на что надеялись, и ни у кого из нас не осталось ничего, чтобы продать, мой отец осыпал его упреками, так что бедный молодой человек убил бы себя, если бы я ему не помешала, дав ему, при условии, что он уедет, двойную накидку из рыси, что ты мне подарил в Милане. Он взял ее, заложил за четыре луи, и отдал мне квитанцию, заверив в письме, очень нежном, что направляется в Лион поправить свои дела, и что он вернется, чтобы отвезти нас в Бордо, где мы разбогатеем. Уже двенадцать дней, как он уехал, и мы не имеем от него вестей. У нас нет ни су, нам нечего продать, и хозяин собрался выставить нас за дверь без рубашки, если мы завтра не заплатим.
– Что думает делать твой отец?
– Ничего. Он надеется, что Божественное Провидение о нас позаботится.
– Что говорит твоя мать?
– Она всегда спокойна.
– А ты?
– Я терплю постоянные обиды, так как они говорят, что если бы я не влюбилась в этого несчастного, мы бы были еще в Генуе.
– А ты и вправду была влюблена?
– Увы, да.
– Значит, ты сейчас несчастна?
– Очень; но больше не из-за любви, потому что я больше об этом не думаю, а из-за того, что будет завтра.
– А за табльдотом никто в тебя не влюбился?
– Есть там три или четыре человека, которые делают мне на словах авансы; но зная, что мы в нужде, они не осмеливаются заходить в нашу комнату.
– Несмотря на это, ты весела; у тебя нет того грустного вида, который диктовала бы ситуация; я тебя поздравляю.
Это была такая же авантюра, как со Стюардом.
Марколина, пьяная, как она иногда бывает, проявляла сочувствие к рассказу Ирен. Она ее обнимала и говорила, что если я ее папенька, я не должен ее бросать в беде, и что она должна сейчас думать только о том, чтобы хорошо выспаться. Они начали раздеваться, как и я, который, не имея намерения сражаться с двумя, сказал им, чтобы оставили меня в покое. Марколина ответила мне, закатываясь смехом, чтобы я просто шел спать, не обращая внимания на те пустяки, которые она проделывает со славной Ирен, которая, быть может, в первый раз в жизни оказалась в сражении такого рода.