История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9

– Что я не желаю давать ему ни су. Что я не отступлю. Это бесчестный клеветник, и я вне себя от того, что он говорит об этих монетах в Генуе, которые г-н Гримальди отнес ювелиру. Такой факт действительно был, но мерзавец клеветнически его исказил. Я надеюсь сегодня узнать, где он находится. Подлец! Зачем он прячется?

– Я задержался с представлением его жалобы, чтобы посмотреть, не могу ли я избежать скандала, который воспоследует. Я иду подавать жалобу.

– Пожалуйста. Я, впрочем, вам очень обязан.

Мы ушли, и Боно был обеспокоен тем, что это дело натворит шуму. Я направился к своему адвокату дать ему отчет о предложении моего мерзавца. Адвокат похвалил меня за то, что я не согласился ничего платить, чтобы заставить замолчать обвинителя. Он сказал даже, что имея Боно в качестве свидетеля, я могу обязать адвоката представить оригинал жалобы, который у него есть, и я сразу поручил ему это сделать. Он отправил своего служащего, чтобы тот получил ордер от полицейского лейтенанта, обязывающий адвоката противной стороны представить в течение трех дней судебную жалобу против меня, которую должен иметь на руках некий так называемый то ли Асканио Погомас, то ли Джакомо Пассано. Я подписал документ.

Я беспокоился насчет трех дней. Он, однако, ответил мне, что это нельзя сделать иначе, но что jacta erat aléa[9] и я должен приготовиться ко всем неприятностям, которые у меня возникнут при этом процессе, даже, возможно, одерживая победы.

М-м д’Юрфэ уехала, я направился в «Парк», где, хорошо пообедав и немного повеселев от принятых возможных мер, вышел вместе с Марколиной. Я отвел ее посмотреть моды к известным торговцам; я купил ей все, что она пожелала, затем отвел ее в комедию, где она наслаждалась, став объектов взоров всех зрителей. М-м Пернон, сидя рядом с нашей ложей, заставила меня представить ее ей; она расцеловала ее очень нежно после спектакля, и по выражению лиц обеих я понял, что зарождается великое знакомство; и оно бы состоялось, если бы Марколина могла говорить по-французски, или м-м Пернон – по-итальянски. Руки у обеих опустились, когда они распознали свое взаимное непонимание. Женщина, которая не слышит возлюбленного и не может сделать так, чтобы он ее слышал, охладевает. Марколина дома уверила меня, смеясь, что м-м Пернон, покидая ее, поцеловала ее по-флорентийски. Повеселившись с безделушками, что я ей купил, мы поужинали и завершили день праздником любви. На следующее утро я повел Марколину осмотреть фабрики, и я подарил ей красивое платье. После обеда мы были приглашены на ужин к м-м Пернон, где Марколина не имела возможности блеснуть, так как никто не говорил по-итальянски. Г-на Боно, который говорил по-итальянски и был обожателем Пернон, в этот раз не было; нам сказали, что он болен.

Однако назавтра, рано утром, я увидел его в моей комнате, с видом веселым, хотя и озабоченным; он сказал мне пойти с ним, надев фрак, потому что ему есть, что мне сказать. Он повел меня в кафе и показал письмо мерзавца, в котором тот говорил, что готов отказаться от всего, по совету своего адвоката, который нашел против него отягчающие обстоятельства, против которых не хочет бороться. «Это будет, – говорил мошенник, – если г-н де Сейнгальт даст мне сотню луи, и я сразу уеду. Все будет кончено».

– Я был бы полным дураком, – сказал я ему, – дав ему еще денег, чтобы он ускользнул от правосудия. Пусть удирает, если хочет и если сможет, но я ему не дам ничего. Завтра я предъявлю ему указ об аресте. Я хочу увидеть его клейменным рукой палача. Клевета, которой он меня подверг, слишком велика; моя честь требует, чтобы я заставил его от всего отказаться.

Боно сказал мне только, что полагает, что добровольный отказ от иска этого мошенника мог бы мне послужить прекрасным удовлетворением, и что это должно быть для меня лучше, чем официальный приговор клеветнику, который доставит мне хлопот, даже несмотря на торжество справедливости, и сказал еще, что сотня луи – это ничто по сравнению с тем, что мне будет стоить процесс. Я оставил его, извинившись, что не могу придерживаться его мнения. Я поставил в известность моего адвоката об этом предложении, которое я отверг, и сказал ему предпринять законные шаги для взятия мерзавца под арест.

В тот же день я дал ужин м-м Пернон, там был и г-н Боно; Марколина блистала, и нам было очень весело. Послезавтра Боно написал мне, что Пассано уехал, чтобы больше не возвращаться в Лион. Что он перед отъездом написал отказ от своих заявлений, которым я, когда его прочитаю, останусь весьма доволен.

Я счел вполне естественным его бегство, но нашел также необъяснимым его отказ, тем более, что он сделал его по доброй воле. Я пришел к г-ну Боно, и он меня удивил, показав это письмо, довольно пространное. Он спросил, доволен ли я, и я ответил, что не только доволен, но и прощаю его.

– Я, единственно, счел странным, – сказал я ему, – что он не настаивал на сотне луи.