– Но я не могу тебя оставить! Ты должен поехать со мной! Я тебя не брошу!
– Жанна, ты не должна обо мне беспокоиться. Даже Пишо не придет в голову обвинить беспомощного калеку в контрреволюционных происках. Со мной все будет в порядке. Не трать время на споры. Тебе нужно собираться.
– Но папа…
– Жанна, не вынуждай меня применить силу!
Я не верила своим ушам.
– Что?! Что ты хочешь сказать?
– Только то, что, если ты не прекратишь упрямиться, на корабль тебя доставят связанной.
Я расхохоталась, не веря, что он говорит это всерьез. Но смех мой быстро оборвался, как только я взглянула ему в глаза, а потом перевела взгляд на Жерома и Гастона, стоявших рядом. У всех троих было совершенно одинаковое выражение лица. И я поняла, что чувствует кролик перед удавом.
Времени на сборы почти не оставалось. По счастью, собирать было особо нечего. Так, немного одежды, пара книг, мамины украшения. Укладывая вещи в дорожный кофр, я не верила в реальность происходящего.
Этого просто не может быть! Это не может происходить со мной! Господи, куда я еду? Зачем? Надолго ли?
Мне страшно хотелось кричать, топать ногами, что-нибудь сломать или разбить. Но внешне я оставалась спокойной и сосредоточенной. Я не могла себе позволить даже заплакать. Не сейчас. Не здесь. Еще будет время. Я понимала, что не мне одной тяжело, и не хотела делать предстоящее расставание еще более мучительным.
Наконец, вещи были уложены. Матильда, не доверяя корабельной кухне, собрала нам перекусить в дорогу. Думаю, хватило бы до Индийского океана.
Наступила страшная минута. Я опустилась на колени перед отцом, и он прижал меня к себе. Я не могла говорить.
– Девочка моя любимая, запомни и постоянно повторяй про себя – это ненадолго! Просто надо немножко потерпеть. Очень скоро все переменится. И мы снова будем вместе. Я обещаю тебе!
Я не заплакала. Даже улыбнулась, целуя его на прощанье.
Я не плакала, когда мы прощались с Матильдой и Альфонсом. И пока шла к берегу. И потом, когда обнимала Гастона и Жерома.
Самое ужасное, что я вообще не могла плакать. Сердце рыдало и обливалось кровью, а глаза оставались сухими. Внутри меня как будто что-то умерло. Я постоянно думала об отце, о доме. И еще о крестном. Я убеждала себя, что его не могут арестовать. Он не дастся. Он такой умный, осторожный. Такой опытный солдат. Его не найдут. Он останется на свободе.
Все происходило как во сне. Я механически двигалась, отвечала на вопросы и даже что-то спрашивала сама, но так, как будто это не я, а кто-то другой. Я словно впала в спячку.
Ночь выдалась ветреная и темная. Приближалось новолуние. Под прикрытием темноты и в полной тишине мы поднялись на борт «Креола» и просидели в каюте до самого отплытия.
Ровно в полдень «Креол», никем не задерживаемый, вышел в море.
А утром следующего дня меня принял лорд Уолдгрейв, губернатор острова Джерси.
Он был дальним родственником лорда Дартмута, мужа моей тети Софии. Когда-то давно они почти одновременно начинали дипломатическую карьеру и вместе приехали в Париж в далеком 1763 году для заключения мира, завершившего Семилетнюю войну. И даже за тетей Софией, порхавшей тогда при дворе, они ухаживали оба. Но тетя предпочла лорда Дартмута и уехала с ним в Лондон. А лорд Уолдгрейв уехал на остров Джерси.
Он выправил мне нужные бумаги и посадил на корабль, отправляющийся в Портсмут.
А уже в воскресенье утром мы с Катрин в почтовой карете ехали в Лондон.
Часть 2. Англия
Глава 6
Уже начинало темнеть, когда мы, наконец, приехали в Лондон. Кондуктор высадил нас на Флит-стрит и помог нанять кэб.
Огромный город буквально оглушал. Вдоль высоких домов с зеркальными окнами проезжали бесчисленные кареты, повозки и подводы. Тысячи свечей озаряли витрины с выставленными товарами – серебром, фарфором, тканями и изделиями ювелиров. Кричали разносчики горячей и холодной снеди. Слышался бой церковных курантов. Играли и пели уличные музыканты.
За всю мою жизнь я никогда не уезжала дальше Фужера и Сен-Мало. Поэтому ничего удивительного, что увиденное меня просто потрясло.
Постепенно улицы становились шире, а расстояния между домами больше. И я поняла, что наше путешествие подходит к концу.
Кэб остановился, мы выбрались из него и оказались перед парадным крыльцом большого дома, одного из нескольких, окружавших уютную площадь. Сюда не доносились звуки уличных музыкантов. Не лаяли собаки, и не сновали люди.
Я глубоко вдохнула и постучала в дверь.
Довольно долго никто не открывал, и я уж подумала, что в доме никого нет. Наконец, дверь распахнулась, и на пороге показался худой человек, сильно напоминавший сушеную треску.
С высокомерным видом он осмотрел нас с Катрин с ног до головы, и, похоже, ему не очень понравилось увиденное.
– Что вам угодно, мисс?
Его ледяной тон мог заморозить воду. Я догадывалась, какое жалкое зрелище мы собой представляем, и в другое время, наверное, смутилась бы и растерялась. Но за последние дни моя чувствительность сильно притупилась.
– Мне угодно видеть леди Дартмут.
– Ее светлости нет дома, – сказала сушеная треска и закрыла дверь у меня перед носом.