– Да он скоро сам сдохнет. А если не сдохнет, то его все равно придется добить.
Меня буквально трясло.
– Если ты не оставишь его, то мне придется убить тебя.
Подошел Гастон и встал рядом со мной. Вырви-глаз проворчал что-то себе под нос и нехотя отошел. Виконт, не вмешиваясь, с интересом наблюдал за происходящим.
Из республиканцев в живых остались только пожилой усатый сержант с простреленной ногой и совсем молоденький солдатик с развороченной грудью. Я знала, что этот мальчик не доживет до утра, но не могла оставить его умирать на голой земле.
На наспех сделанные носилки погрузили раненых, в том числе и синих. Люди Шатодена пытались протестовать, но тот только молча глянул на них, и все возражения стихли.
За остаток пути из обрывочных фраз, долетавших до меня, я поняла, что небольшому отряду республиканцев, перевозившему провиант, в основном зерно, устроили засаду. Тем самым был нарушен прямой приказ виконта – ничего не предпринимать до его возвращения. Вероятно, синих было слишком мало, а добыча слишком соблазнительна.
Меня все еще колотило, я никак не могла успокоиться.
А что, если кто-то где-то вот так же, из-за спины, нападет на отряд, в котором будет Жером? Я представила, как дубина опускается на его голову, и меня чуть не стошнило.
– Интересно, вы действительно готовы были убить одного, чтобы защитить другого?
Не знаю, что Шатоден прочел на моем лице, но он быстро отъехал.
В лагере я первым делом занялась ранеными. С нашей стороны их было немного, и ранены они были легко. Вероятно, из-за преимущества позиции и внезапности атаки.
С синими оказалось сложнее. У сержанта было пробито бедро и поврежден какой-то крупный кровеносный сосуд. Если бы я не перетянула ему ногу еще там, на поляне, он бы уже умер от потери крови. К счастью, пуля прошла насквозь, не застряв в ноге и, главное, не задев кость. Так что, полагаю, он даже не будет хромать, когда поправится.
О том, что именно с ним будет, когда он поправится, я предпочитала сейчас не думать.
Молоденький солдатик умирал. Кровь пузырилась у него на груди, когда он хрипло дышал. Хорошо, что он был без сознания.
– Если бы его прикончили сразу, он бы сейчас не мучился, – сказала Полетт, с укором глядя на меня.
Он умер только через два часа.
Проклятая война!
Глава 20
Я совершенно обессилела. Причем не столько физически, сколько душевно. Чувствуя себя, как выжатый лимон, но понимая, что не смогу уснуть, я решила немного пройтись.
Сквозь ветви проглядывали лучи заходящего солнца, окрашивая все вокруг в красные тона. Очень подходит к моему настроению.
Усевшись на свое любимое дерево, я погрузилась в невеселые размышления. Отчего люди так жестоки? Зачем так упрямы? Почему никак не могут обойтись без насилия? Интересно, что чувствует Господь, внимая молитвам с обеих враждующих сторон о ниспослании победы именно им, а не их противнику?
Послышались шаги, затем дерево дрогнуло под тяжестью кого-то, усевшегося слева от меня.
Я была так измучена, что у меня даже не нашлось сил посмотреть, кто же это. Впрочем, и так было понятно.
Мы молчали какое-то время. Первой не выдержала я.
– Виконт, скажите…
– Филипп.
– …Хорошо. Филипп, скажите, для чего Вы здесь? Я наблюдала за Вами все это время. Может быть, я ошибаюсь, но я не увидела в Вас того горения, той приверженности идее, которая двигала, например, крестным. Вам ведь абсолютно чужды эти дикие люди. Но и среди тех других, которых Вы собрали у себя в замке, Вы ощущали себя чужим. Ничтожество вперемешку с жестокостью – это не Вы. Я знаю, Вы отличный солдат, но бойня ради бойни – это не Ваше. Так ответьте мне, пожалуйста, что движет Вами? Ради чего Вы здесь?
Он молчал. Тишина была почти осязаемой. Солнце уже село, и на небе появились первые звезды. День закончился, он был таким прекрасным и таким ужасным.
– Видите ли, мадемуазель, – хрипло начал он и откашлялся. – Дело в том, что значительную часть своей сознательной жизни я провел возле моего друга и близкого родственника и под его непосредственным влиянием. Я всю жизнь восхищался маркизом, хоть и не ощущал в себе тех убеждений, которым он так истово следовал. Я был с ним в Америке, где мы сражались плечом к плечу – он за идею, а я просто так, потому что был совсем молод, и потому что мне это нравилось. Когда позже, вернувшись во Францию, он с головой погрузился в мечты о переменах, о реформах, которые сделали бы его Францию еще более могущественной и прекрасной, я снова был рядом с ним, хоть и не верил в то, во что верил он. Когда же началась революция, и все пошло совсем не так, как ему хотелось, маркиз вновь с присущей ему пылкостью принялся отстаивать свои идеалы, и вновь я последовал за ним.
Шатоден замолчал. Взошедшая луна ярко освещала его задумчивое лицо. Мы впервые разговаривали вот так, серьезно и откровенно, и я с нетерпением ожидала продолжения.