Читаем История жены полностью

Ко всем расстройствам прибавлялось еще и то, что в первые пять лет брака она не родила ребенка. Она вспоминала: «Богу было угодно, чтобы я долго не могла родить, и я скорбела о том, и возносила множество молитв, и проливала множество слез с мольбами о том, чтобы родить…»[161]. Как для европейской, так и для американской замужней женщины не было более тяжкой ноши, чем бесплодие. Детей считали благословением Господним, и особенно его ждали в стране, где территории, чтобы «плодиться и размножаться», было предостаточно и где дети были одними из главных помощников в хозяйстве. Большинство замужних женщин стремились иметь много детей и часто рожали, в вопросах контрацепции полагаясь на возможности организма – например, на то, что в первые месяцы грудного вскармливания нельзя зачать. Анна могла покупать лекарства для увеличения фертильности у акушерки Джейн Хоукинс, работавшей в Бостоне в 1630‐е годы, или принимать напиток, приготовленный по популярному рецепту из измельченной сушеной бобровой струи, смешанной с вином, который, как верили, увеличивает вероятность зачатия[162]. Она не оставила об этом воспоминаний.

Но в 1633 году Анна наконец смогла ощутить на себе все тяготы материнства, родив первенца, Сэмюэла. В период с 1633 по 1652 год она родила восьмерых детей – «восемь птиц в одном гнезде», как она пишет в одном из своих стихотворений[163]. Четыре дочери и четыре сына дожили до взрослых лет. В те времена, когда до половины всех детей в семье могли умереть, не достигнув совершеннолетия, везение, выпавшее на долю Анны, могло служить очередным подтверждением благосклонности Господа.

Как и прочие матери-пуританки, Анна кормила детей грудью. В первой половине XVII века в Англии протестанты считали кормление грудью нездоровым и противоестественным, а многие обеспеченные женщины нанимали кормилиц. Пуританки и протестантки, напротив, считали вскармливание детей своим материнским долгом. Наши нынешние нравы кажутся более «пуританскими», если сравнить их с нравами тех времен, когда матери могли кормить детей грудью при гостях и непринужденно обсуждать это. Вот что писала Анна Брэдстрит: «Некоторых детей тяжело отлучать от груди, и даже если намазать сосок горькой мазью или горчицей, они либо сотрут ее, либо будут сосать ее вместе с молоком»[164]. С помощью метафоры отлучения от груди она описывала некоторых христиан, которые «до того по-детски беспомощны, что до сих пор висят и сосут эти пустые груди», не желая перейти к «более серьезной пище» – то есть на более высокие ступени существования, – пока Бог не добавит горечи в их жизнь. В этом образе Анна Брэдстрит совмещает свой материнский опыт и протестантскую концепцию божественного порядка.

Пятая часть всех колонисток умирала при родах, и хотя Анна Брэдстрит радовалась каждому зачатому ребенку, она не могла не испытывать страха перед этим процессом[165]. В «Стихах мужу накануне рождения одного из ее детей» она рассказывает об этих страхах:

Не угадать, когда придет чередИ смерть меня, любимый, заберет.Но я хочу, прощаясь и любя,Хотя б в стихе остаться для тебя:Вдруг оборвется нить судьбы и я –Вчера с тобой, а нынче – не твоя?[166]

Страхам Анны, о которых говорят эти строки, к счастью, не суждено было сбыться. В этом стихотворении она также называет свой брак «союзом любви, нежнейшей дружбы связью».

Она посвятила браку пять стихотворений, которые свидетельствуют о любви такой силы, какой может только желать любая жена независимо от времени, в которое она живет. Этим чувствам посвящено стихотворение «Моему дорогому и любящему мужу»:

Две наши жизни прожиты в одной.Бывал ли кто, как ты, любим женой?Найдется ли счастливее жена?Не ровня мне средь женщин ни одна.

В 1635 году семейство переезжает в Ипсвич, и Анна пишет «Письмо к ее мужу, отбывшему по долгу службы», в котором рассказывает о союзе духовном и телесном, который сильнее расстояния:

О мое сердце, жизнь, мой рай земной,Моя отрада, хлеб насущный мой,Две наши жизни мы в одну сплели,Зачем я в Ипсвиче, а ты вдали?‹…›Твое с моим навеки сплочено.Я здесь, ты там, но вместе мы одно[167].

А в другом стихотворении, посвященном мужу, она изображает супругов как пару животных: двух оленей, двух горлиц, двух рыб, – которые «вместе щиплют листву», «гнездятся в одном доме» и «плывут в одной Реке». Такой образ любящей жены противоречит стереотипному представлению о женщине у пуритан, который был сформирован на основе пламенных проповедей, но не учитывал поэмы о супружеской любви.

Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги

Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется
Фактологичность. Десять причин наших заблуждений о мире — и почему все не так плохо, как кажется

Специалист по проблемам мирового здравоохранения, основатель шведского отделения «Врачей без границ», создатель проекта Gapminder, Ханс Рослинг неоднократно входил в список 100 самых влиятельных людей мира. Его книга «Фактологичность» — это попытка дать читателям с самым разным уровнем подготовки эффективный инструмент мышления в борьбе с новостной паникой. С помощью проверенной статистики и наглядных визуализаций Рослинг описывает ловушки, в которые попадает наш разум, и рассказывает, как в действительности сегодня обстоят дела с бедностью и болезнями, рождаемостью и смертностью, сохранением редких видов животных и глобальными климатическими изменениями.

Анна Рослинг Рённлунд , Ула Рослинг , Ханс Рослинг

Обществознание, социология