История Жиль Бласа из Сантильяны

Итак, я незаметно встал и, видя, что никто не обращает на меня внимания, сбежал по лестнице в залу и понесся к дверям с криком:

– Дорогу! Дорогу! Я иду переодеваться.

Все посторонились, чтобы меня пропустить, так что не прошло и двух минут, как я безнаказанно вышел из дворца и под покровом ночи добрался до дома своего приятеля, вышеупомянутого удальца. Он был вне себя от изумления, увидав меня в таком наряде. Я посвятил его во все, и он от души посмеялся. Затем, обняв меня с большим жаром (поскольку надеялся получить свою долю из риз леонского короля), он принес мне поздравления с ловкой проделкой и заметил, что если я и впредь буду верен себе, то еще заслужу своим умом мировую славу. После того как мы с ним насмеялись и позубоскалили всласть, я сказал храбрецу:

– Что нам делать с этим пышным убором?

– Об этом не беспокойтесь, – отвечал он. – Я знаю честного старьевщика, который, не проявляя излишнего любопытства, покупает все, что ему продают, лишь бы цена была сходная. Завтра с утра я схожу за ним и приведу его сюда к вам.

Действительно, на следующий день мой удалец спозаранку вышел из своей комнаты, оставив меня в постели, и через два часа вернулся со старьевщиком, тащившим узел, обернутый желтой холстиной.

– Друг мой, – сказал он, – позвольте вам представить сеньора Иваньеса из Сеговии, порядочного и добросовестного ветошника, если таковые вообще водятся в природе. Вопреки дурному примеру своих собратьев по ремеслу, он гордится самой безупречной честностью. Сеньор Иваньес точно скажет вам, сколько стоит одеяние, от которого вы хотите отделаться, и вы можете вполне положиться на его оценку.

– Еще бы! – сказал ветошник. – Я был бы величайшим бездельником, если бы оценил вещь ниже стоимости. В этом, слава богу, еще никогда не упрекали и никогда не упрекнут Иваньеса из Сеговии. А ну-ка, – добавил он, – посмотрим на барахло, которое вы продаете. Сейчас я по совести скажу вам, чего оно стоит.

– Вот оно, – сказал удалец, показывая ему костюм, – согласитесь, что нельзя представить себе большего великолепия; обратите внимание на красоту генуэзского бархата и на богатство отделки.

– Я – в восторге, – ответил старьевщик, с большим вниманием осмотрев наряд, – ничего прекраснее этого не существует на свете.

– А что думаете вы о жемчужинах на короне?

– Будь они покрупнее, – возразил Иваньес, – им бы цены не было; все ж и в таком виде я нахожу их превосходными и доволен ими не меньше, чем остальными вещами. Я честно признаю их достоинства, – продолжал он. – Какой-нибудь плут-перекупщик на моем месте поморщил бы нос при виде товара, чтобы заполучить его по ничтожной цене, и не посовестился бы предложить вам двадцать пистолей. Но я знаю честь и даю вам сорок.

Если бы Иваньес сказал «сто», то и то бы он оказался неважным оценщиком, поскольку одни только жемчуг стоил добрых две сотни. Удалец, бывший с ним в стачке, оказал мне:

– Видите, как вам повезло, что вы наткнулись на честного человека. Сеньор Иваньес оценивает вещи, точно на предсмертной исповеди.

– Что верно, то верно, – сказал ветошник. – Уж когда со мной имеешь дело, то ни обола не прибавишь и не убавишь. Ну что ж! – продолжал он. – По рукам! Отсчитать вам денежки?

– Подождите, – возразил ему удалец. – Пусть мой маленький друг сперва примерит туалет, который я велел вам для него принести. Побьюсь об заклад, что костюм придется ему как раз по росту.

Тогда старьевщик, развернув свой узел, показал мне камзол и штаны из добротного коричневого сукна, но сильно потрепанные. Я встал с постели, чтобы примерить это одеяние, и, хотя оно было не в меру широко и длинно, эти господа нашли, что оно сделано, словно по заказу. Иваньес оценил его в десять пистолей, а так как с ним нельзя было торговаться, то и пришлось принять его условия. Итак, он извлек из кошелька тридцать пистолей и выложил их на стол; затем он завязал в узел мое королевское облачение вместе с короною и все унес с собой, вероятно радуясь в душе хорошему почину, который выдался ему в этот день.

После его ухода удалец сказал мне:

– Я чрезвычайно доволен этим ветошником.

И действительно, он мог быть доволен, ибо я уверен, что тот уделил ему не менее сотни пистолей. Но этим он не удовольствовался и без церемонии забрал половину денег, лежавших на столе, оставив мне вторую половину со словами:

– Дорогой Сипион, советую вам взять остающиеся пятнадцать пистолей и неукоснительно покинуть город, где вас, как вы сами понимаете, непременно начнут разыскивать по повелению монсиньора архиепископа. Я был бы в отчаянии, если бы, прославившись здесь подвигом, который впоследствии украсит вашу биографию, вы глупейшим образом попали в тюрьму.

Я ответил ему, что и сам решил удалиться из Севильи. И действительно, приобретя шляпу и несколько рубашек, я вышел на широкую и живописную дорогу, которая мимо виноградников и оливковых рощ вела к древнему городу Кармоне, а через три дня прибыл в Кордову.