История Жиль Бласа из Сантильяны

– Вы мне надоели! Вы меня в гроб вгоните! – резко крикнул ему дон Матео. – Предоставьте мне разоряться и устраивайтесь так, чтоб я этого не замечал. Мне во что бы то ни стало нужно двести пистолей, слышите: во что бы то ни стало.

– В таком случае разрешите обратиться к старичку, который уже ссужал вас деньгами под ростовщические проценты, – сказал Родригес.

– Обращайтесь хоть к самому дьяволу! – возразил молодой сеньор. – Я желаю получить двести пистолей, а до остального мне дела нет.

Он произнес эти слова запальчиво и с раздражением. Дворецкий удалился, и в ту же минуту вошел в опочивальню молодой аристократ по имени дон Антонио де Сентельес.

– Что с тобой, любезный друг? – спросил этот последний у моего господина. – Взгляд мрачный, и по лицу вижу, что ты сердит. Кто привел тебя в такое скверное настроение? Держу пари, что это тот прохвост, который отсюда вышел.

– Ты не ошибся, – отвечал дон Матео, – это – мой управитель. Всякий раз, как он является со своими разговорами, мне приходится переживать несколько пренеприятных минут. Он не перестает говорить о моих делах и упрекает меня в том, что я проедаю свое состояние. Можно подумать, что он от этого в убытке! Этакая скотина!

– Я и сам в таком же положении, дитя мое, – утешил его дон Антонио. – Мой управитель ничуть не рассудительнее твоего. Каждый раз, как этот плут приносит мне деньги (и то после повторных приказаний), он делает такой вид, точно дает мне свои. При этом он пускается в длиннейшие рассуждения. «Сеньор, – говорит он мне, – вы себя губите; на ваши доходы наложено запрещение». Приходится его обрывать, чтоб прекратить эти дурацкие разговоры.

– Все несчастье в том, – сказал дон Матео, – что мы не можем обойтись без таких людей; это – неизбежное зло.

– Да, это так, – согласился Сентельес. – Но погоди, – добавил он, хохоча от всей души, – мне пришла на ум довольно забавная мысль. Лучше и придумать нельзя. Мы превратим те мрачные сцены, которые они нам устраивают, в комические и будем смеяться над тем, что нас огорчает. Слушай: когда тебе понадобятся деньги, я буду требовать их у твоего управителя, а ты, в свою очередь, поступишь так же с моим. Пусть они читают нам тогда сколько угодно наставлений, мы будем выслушивать их совершенно спокойно. Твой управитель будет представлять отчеты мне, а мой – тебе. Я буду слушать рассказы о твоем мотовстве, а ты – о моем. Это будет превесело.

Тысячи блестящих острот последовали за этой выдумкой и привели в хорошее настроение молодых сеньоров, которые продолжали беседу с большим оживлением. Их разговор был прерван приходом Грегорио Родригеса, явившегося в сопровождении маленького старичка, до того плешивого, что у него не сохранилось почти ни одного волоса. Дон Антонио хотел было удалиться и сказал моему господину:

– До свидания, дон Матео; мы скоро увидимся. Оставляю тебя с этими господами: вам, вероятно, необходимо переговорить о каких-нибудь серьезных делах.

– Да нет же, останься: ты нам не помешаешь, – ответил дон Матео. – Скромный старец, которого ты видишь, честнейший человек: он ссужает меня деньгами из двадцати пяти процентов.

– Как, из двадцати пяти? – воскликнул с удивлением Сентельес. – Поздравляю тебя с тем, что ты попал в такие хорошие руки. Видит бог, со мной обращаются не так милосердно: я занимаю из пятидесяти за сто и покупаю серебро на вес золота.

– Какое лихоимство! – сказал тут старый ростовщик. – Вот мошенники! Как только они не боятся страшного суда? Нет ничего удивительного, что на лиц, дающих деньги в рост, сыплется столько нареканий. Чрезмерные барыши, которые получают некоторые заимодавцы, порочат нашу честь и подрывают нам репутацию. Если б все мои собратья походили на меня, нас не стали бы так поносить, я лично одалживаю деньги исключительно из любви к ближнему. Да, вернись добрые старые времена, я предложил бы вам свой кошелек без всяких процентов; но, поверите ли, как ни тяжела сейчас жизнь, а мне совестно брать даже двадцать пять за сто. Деньги сейчас как сквозь землю провалились, с огнем не сыщешь, и их отсутствие принуждает меня несколько поступиться своею совестью. Сколько вам потребуется, сеньор? – обратился он к моему господину.

– Мне нужно двести пистолей, – отвечал тот.

– Я принес с собой мешок, в котором четыреста пистолей, – сказал ростовщик, – остается только отсчитать вам половину.

С этими словами он вытащил из-под епанчи мешок из синей холстины, напомнивший мне тот, который крестьянин Талего передал Родригесу с пятьюстами пистолей. Вскоре я понял, в чем тут было дело, и убедился, что Мелендес не зря выхвалял оборотистость управителя. Старик опорожнил мешок, разложил монеты на столе и принялся их считать. Вид денег распалил жадность моего господина: его прельстила эта груда золота.