– Ровно никаких, – отвечал дон Матео, – эта сеньора сама сделала все авансы. Она видит меня на прогулке. Я ей нравлюсь. За мной следуют по ее приказаниям. Узнают, кто я такой. Она мне пишет и назначает свидание у себя в такой час ночи, когда весь дом спит. Я являюсь; меня вводят в ее покой… Скромность запрещает мне рассказать вам остальное.
Во время этого лаконичного рассказа на лице сеньора Beласко отразилось сильное волнение. Нетрудно было приметить, какое участие принимал он в упомянутой даме.
– Все любовные записки, которыми вы хвалитесь, сплошная фальсификация, – сказал он, с яростью глядя на моего господина, – и во всяком случае та, которую вы якобы получили от доньи Клары де Мендоса. Во всей Испании не сыщется более строгой девицы, чем она. Уже два года, как один кавалер, не уступающий вам ни знатностью рода, ни личными достоинствами, прилагает все усилия, чтоб добиться ее благосклонности. Насилу разрешила она ему самые невинные вольности; но зато он смеет льстить себя тем, что будь она способна пойти дальше, то не удостоила бы своими милостями никого другого, кроме него.
– А кто же утверждает противное? – насмешливо прервал его дон Матео. – Согласен с вами, что она весьма честная девица. Со своей стороны, и я весьма честный малый. А потому вы можете быть уверены, что ничего нечестного между нами не произошло.
– Ну, это уж слишком! – в свою очередь прервал его дон Лопе. – Прошу вас оставить насмешки. Вы – клеветник. Никогда донья Клара не назначала вам ночью никакого свидания. Я не потерплю, чтоб вы порочили ее репутацию. Мне тоже скромность не позволяет договорить вам остальное.
С этими словами он повернулся спиной ко всей компании и удалился. Я заключил по его виду, что эта история может привести к самым дурным последствиям, но мой господин, который был достаточно храбр для сеньора своего пошиба, отнесся с презрением к угрозам дона Лопе.
– Экий глупец! – воскликнул он расхохотавшись. – Странствующие рыцари оружием доказывали красоту своей дамы, а он пытается доказать ее целомудрие: это представляется мне еще большим сумасбродством.
Уход дона Веласко, которому Монкада тщетно пытался воспротивиться, не нарушил пиршества. Кавалеры, не обратив особого внимания на это происшествие, продолжали развлекаться и расстались, когда забрезжила заря. Мой господин и я легли спать около пяти часов утра. Меня сильно клонило ко сну, и я собирался основательно выспаться, но расчет сей сделан был без хозяина или, вернее, без нашего привратника, который разбудил меня час спустя, сообщив, что какой-то мальчик дожидается у дверей и хочет меня видеть.
– Ax, чертов привратник! – воскликнул я зевая. – Разве ты не знаешь, что я только что лег? Скажи этому мальчику, чтоб он зашел попозже.
– Он хочет, – возразил тот, – переговорить с вами немедленно и уверяет, что дело спешное.
После этих слов я встал и, натянув только штаны и камзол, отправился с бранью туда, где ожидал меня мальчик.
– Скажите, любезный, – спросил я его, – что это за неотложное дело, которое доставляет мне удовольствие видеть вас в столь ранний час?
– Я принес письмо, – отвечал он, – которое должен передать в собственные руки сеньора дона Матео; необходимо, чтобы он теперь же его прочел; это для него очень важно; прошу вас проводить меня в его опочивальню.
Решив, что дело серьезное, я взял на себя смелость разбудить своего господина.
– Не прогневайтесь, – сказал я дону Матео, – что позволяю себе нарушить ваш покой, но важность…
– Что тебе нужно? – прервал он сердито.
– Сеньор, – сказал тогда сопровождавший меня мальчик, – мне поручено передать вам письмо от дона Лопе де Веласко.
Мой господин взял письмо, раскрыл его и, прочитав, обратился к слуге дона Лопе:
– Дитя мое, я никогда не встаю раньше полудня, какое бы развлечение меня ни ожидало; посуди сам, встану ли я для того, чтобы драться. Можешь сказать своему господину, что если в половине первого он еще будет в том месте, где хотел меня поджидать, то мы там увидимся. Передай ему мой ответ.