Резня началась со швейцарцев. Их оставалось в Аббатстве 150 человек, офицеров и солдат. Майяр велит привести их к калитке и судит всех сразу. «Вы убивали народ 10 августа, — говорит он им, — народ требует мести. Вы будете отправлены в Лафорс». — «Пощадите! Пощадите!» — кричат солдаты, падая на колени. — «Речь идет не о смерти, — отвечает им Майяр, — а только о том, чтобы перевезти вас в другую тюрьму. Быть может, в другом месте вам и окажут милость». Но швейцарцы уже слышали крики, которые требуют их смерти. «Зачем нас обманывать? — говорят они. — Мы хорошо знаем, что никуда отсюда не выйдем!» При этих словах один из марсельцев и мясник открывают дверь наполовину: «Ну-ну, решайте же! Кто первый? Скорей! Народ теряет терпение!» Швейцарцы отступают, как стадо перед бойней, и всей массой теснятся в глубине камеры, прячась друг за друга. «Надо с этим заканчивать, — говорит один из судей. — Ну, кто выйдет первым?» — «Хорошо, пусть это буду я, — восклицает молодой унтер-офицер высокого роста с воинственной осанкой. — Куда надо идти?»
Дверь отворяется. Он бросает назад шляпу, прощаясь со своими товарищами, и переступает порог. Красота и решимость швейцарца приводят убийц в оцепенение, и они отходят вглубь двора. Но, вскоре оправившись от изумления, приближаются и образуют круг из сабель, пик и штыков, направленных против несчастного. Он спокойно обводит взором убийц, скрещивает руки на груди, остается с минуту неподвижным, а потом сам бросается головой вперед на штыки и падает, проколотый бесчисленными ударами. Эта смерть влечет за собой и смерть всех его товарищей. Телеги не успевают убирать тела; их складывают в груды по обе стороны двора, чтобы очистить место тем, кому еще предстоит умереть.
Наступает ночь. Факелы освещают двор. Сидя по колено в крови, члены трибунала едят и пьют, как уставшие рабочие по окончании своего дела. Но дело только приостановлено. Коммуна, официально уведомленная об убийствах, послала в тюрьмы Манюэля, Билло-Варенна и других комиссаров, чтобы представить доказательство хотя бы некоторого сопротивления убийствам. Однако речи этих ораторов, обращенные к убийцам, походили скорее на лесть. Некоторые звучали даже как поздравления и вызов к новым убийствам. «Доблестные граждане, — сказал Билло-Варенн во дворе Аббатства, — вы умертвили великих преступников; муниципалитет не знает, как отблагодарить вас. Без сомнения, останки этих злодеев принадлежат тем, кто нас от них избавил. Не надеясь вас вознаградить в полной мере, я уполномочен предложить каждому из вас по 24 ливра, которые будут вам уплачены немедленно».
Пока Билло-Варенн говорил, резня, прекращенная на несколько минут, возобновилась на его глазах. Бывший начальник жандармов Рюльер, уже проколотый пятью ударами пик, бегал по двору голый и окровавленный, выставив руки вперед, ища ощупью выход, падал и опять поднимался в предсмертной агонии. Этот страшный бег продолжался десять минут!
После швейцарцев судили всех королевских телохранителей, причем ограничились только вопросами об их именах.
Аббат Сикар и два другие священника, оказавшись в маленькой комнатке рядом с судилищем, видели и слышали все сцены этой ночи. Только старая деревянная дверь с множеством щелей отделяла их от ужасов резни. Они различали звук шагов, ударов сабель по головам, падения тел, слышали вопли палачей, рукоплескания черни, видели свирепые пляски женщин и детей вокруг трупов при свете факелов под звуки «Карманьолы». Депутации убийц ежеминутно являлись требовать вина у комитета, который им его раздавал. Жены приносили пищу своим мужьям на рассвете, чтобы поддержать их силы (так говорили они) в такой тяжкой работе: для этих поденщиков смерти, доведенных до скотства бедностью, невежеством и голодом, убивать значило зарабатывать хлеб!
В продолжение славной трапезы посланные Коммуной телеги очистили дворы от трупов, которые их загромождали. Воды оказалось недостаточно, чтобы смыть всю кровь. Убийцы, прежде чем опять приняться за работу, разостлали в одной части двора соломенную подстилку и покрыли ее одеждой жертв. Они решили убивать новые жертвы не иначе как на этой подстилке, чтобы кровь, впитавшись в ткань, не распространялась по мостовой. Затем вокруг арены убийства расставили скамейки, чтобы с наступлением утра женщины и дети могли сидя наблюдать захватывающее зрелище.