История жирондистов Том I (с оригинальными иллюстрациями)

Состоялся совет обороны, на котором присутствовали жители и гражданские должностные лица. И совет этот решил, что город не в состоянии защищаться. Напрасно преждевременной капитуляции противились Борепер и его офицеры, которые хотели, по крайней мере, чтобы город пал с честью. Но совет добровольно устремился навстречу позору. Борепер отбросил поданное ему перо: «Господа, — сказал он, — я клялся не сдавать врагам ничего, кроме моего трупа. Вот мое последнее слово: я умираю свободным». Он вышел из комнаты и выстрелил себе в грудь из пистолета.

Этот геройский поступок не заставил членов совета даже покраснеть. Труп унесли, а сразу вслед за тем подписали сдачу Вердена. Молодые девушки из первых семейств города, в праздничных платьях, усыпали цветами дорогу короля Прусского при его въезде в город. Это преступление, оправдываемое в то время полом, возрастом и невинностью, привело их потом на эшафот.

Известия о бегстве Лафайета, о вступлении союзной армии на французскую землю, о взятии Лонгви и сдаче Вердена поразили Париж подобно громовому удару. Все будто умерло в стране, кроме желания сохранить свободу и независимость. Оставленное всеми, отечество не оставляло само себя. Для спасения ему нужны были только две вещи: время и диктатура.

Время? Героизм Дюмурье предоставил его в достатке. Диктатура? Ее взял на себя Дантон от имени Парижской коммуны. Весь промежуток времени от 10 августа до 20 сентября правит Дантон. Правит войной, финансами, внутренними делами, ведет переговоры с чужеземцами. Ролан ропщет про себя и жалуется жене на дерзость Дантона. Униженный превосходством своего товарища, устрашенный его стремлениями, он видит, что результат 10 августа ускользнул из рук его партии и что, взяв себе пособника в лице Дантона, жирондисты сами навязали себе властелина. Ролан все-таки подчиняется, надеясь подняться при будущем Собрании. В ожидании этого он ограничивается чисто административными функциями управления министерством внутренних дел и утешается, делая своими личными поверенными Бриссо, Гюаде и Верньо.

Между тем Дантон не пренебрегал ничем, чтобы к устрашению Ролана прибавить еще один могучий рычаг — силу соблазна. Сам способный продаться, он знал могущество подкупа и доставал себе средства этим путем без всякого стыда. Не довольствуясь суммой в 100 миллионов франков из секретного фонда, назначенного на другой день после 10 августа каждому министру, он забрал себе в безотчетное распоряжение четвертую часть от двух миллионов, назначенных на секретные издержки. Эти деньги Собрание выделило исполнительной власти для того, чтобы воздействовать на иностранные кабинеты и подготавливать в известном направлении общественные настроения. Дантон же заставил Лебрена и Сервана передать ему часть фондов, причисленных к их министерствам. За счет этих фондов он отправил к армиям комиссаров, избранных среди членов Коммуны и наиболее четко придерживающихся его интересов.

Соперничество из-за власти между умирающим Собранием и Коммуной проявлялось все с большим ожесточением. Собрание, единственный оставшийся нетронутым обломок прежней конституции, старалось восстановить в народе уважение к конституционной власти и законности. Но дело неизменно кончалось уклончивой угодливостью в отношении Коммуны или очередной двусмысленной мерой, которая скрывала фактическое порабощение.

Так, Коммуна потребовала учреждения военного суда, который судил бы явочным порядком врагов народа и сообщников двора. Бриссо и его друзья составили прокламацию, чтобы напомнить народу о принципах правосудия. Шудье и Тюрио, хоть и якобинцы, противились учреждению такого трибунала мести. «Я поклоняюсь революции, — воскликнул Тюрио, — но объявляю, что если революция не может восторжествовать иначе как посредством преступления, то я скорее допущу ее гибель, чем опозорю себя для ее спасения!»

Коммуна настаивала и грозила. «Граждане! — сказал один из ораторов с трибуны Собрания. — Народ устал ожидать мщения. Смотрите, как бы он сам не стал вершить правосудие! Возвещаю вам, что сегодня в полночь зазвучит набат! Мы хотим, чтобы от каждой секции избрали по одному гражданину для образования уголовного трибунала и чтобы этот трибунал заседал в Тюильрийском дворце! Я требую, чтобы Людовик XVI и Мария-Антуанетта, столь алчно жаждущие крови народа, насытились, увидев, как потечет кровь их бесчестных приверженцев!» — «Если через три часа суды, которых мы требуем, не будут в состоянии действовать, — прибавил другой оратор, — то великие несчастья обрушатся на ваши головы!» Через несколько минут жирондист Эро де Сешель, от имени чрезвычайной комиссии, ответил на это требование чтением декрета, которым учреждался трибунал, обязанный судить преступления 10 августа. Президентом этого трибунала назначили Робеспьера. Но тот отказался, быть может, из презрения к такой должности, которая недостаточно соответствовала величию его намерений.