История жирондистов Том I (с оригинальными иллюстрациями)

На рассвете два священника — аббат Ланфан, проповедник короля, и аббат Растиньяк, религиозный писатель — собрали всех узников в капелле. Там, с высоты трибуны, они приготовили их к смерти. Оба эти священника были близки к 80-летнему возрасту. Их седые волосы, лица, побледневшие от дряхлости, изможденные от бодрствования, сообщали движениям и словам старцев торжественность, нераздельную с сознанием приближающейся Вечности. Старцы показались молодым пленникам ангелами их предсмертной агонии. Все пали на колени. Одни из Несчастных оказались этим подкреплены, другие утешены, все пришли в умиление. Лишь только оба священника простерли руки над своими товарищами, как были вызваны, чтобы подать пример и урок мученичества. Сложив руки, сосредоточившись, подняв глаза к небу, они были проколоты тысячью сабельных ударов и пали, не переставая молиться.

Но самоотвержение старцев не ослабило ужаса ожидания у других пленников. Они обсуждали между собой, в каком положении нужно встретить удары, чтобы сделать смерть более скорой и менее мучительной. Одни предлагали подставить под саблю голову, чтобы она пала с одного удара; другие раскрыть навстречу железу грудь; иные думали бороться с палачами до конца — хватать пики, отстранять сабли, опрокидывать убийц — и превратить казнь в сражение, чтобы умереть среди порыва храбрости, среди веселья мести. Не довольствуясь теорией, заключенные, подобно гладиаторам, изучали самую казнь в позах тех, кто умирал до них; они, так сказать, репетировали смерть. Наблюдая из высокого слухового окна, они заметили, что те, кто вытягивали руки вперед, умирали как бы два раза вместо одного, потому что были проколоты насквозь прежде действительной смерти. Напротив, те, кто, скрестив руки на груди, шли прямо на острие, падали под ударами более меткими и уже не поднимались более. Заключенные решили умереть этим последним способом.

Некоторые предпочли опередить казнь. Они разбивали себе головы о железные засовы, об остроконечные углы известняка. Вонзали себе в сердца ножи, спрятанные от тюремщиков. Полковник конституционной стражи короля де Шантерен поразил себя тремя ударами кинжала с восклицанием: «Боже, я иду к тебе!»

Бывшего министра Монморена привели в Собрание на допрос за несколько дней перед тем. Бриссо, Гюаде, Верньо, Жансонне — его враги — злоупотребили победой 10 августа против этого государственного человека, который уже удалился отдел, усеяли ловушками допрос, чтобы поставить себе в заслугу осуждение министра. Монморена бросили в тюрьму аббатства Сен-Жермен; сын министра, почти дитя, один утешал там отца. Запертый в одной камере с д’Аффри, Тьерри, Сомбрелем, директором дома Инвалидов, дочерью Сомбреля и Бомарше, который смеялся, даже находясь за железными засовами, Монморен спокойно переносил свою неволю в неспешных разговорах со старыми друзьями. Освобождение д’Аффри и Бомарше, которых Манюэль разыскал накануне, как и придворных дам королевы Сен-Брис и де Турзель, подавало и ему надежду на избавление. Но набат 2 сентября, смятение во дворе, вопли жертв, отъезд сына, вырванного из его объятий, — все это повергло бывшего министра в уныние, которое превратилось в ярость. С растрепанными волосами, воспаленными глазами и поднятыми кулаками Монморен бегал по комнате, то и дело разражаясь проклятиями в адрес разбойников. Голыми руками он разломал дубовый стол, доски которого были в два дюйма толщиной.

Требовалось обмануть Монморена, чтобы заставить его переступить порог тюрьмы. Он явился перед трибуналом горделивый, с иронической усмешкой на губах. «Президент, — сказал он Майяру, — если вам нравится так называться, надеюсь, вы велите подать мне экипаж для переезда в Лафорс, чтобы избегнуть оскорблений ваших убийц». Майяр сделал знак согласия. Монморен присел на минуту в комнате и увидел, как судят нескольких заключенных. «Экипаж, который должен отвезти вас по назначению, прибыл», — сказал наконец судья. В ту же минуту ворота отворились. Монморен бросился к выходу, был пригвожден к стене тридцатью пиками и умер, думая, что все еще стремится к свободе.