История жирондистов Том I (с оригинальными иллюстрациями)

Сочувствие, внушенное ему положением королевы, развернуло этого молодого республиканца в сторону монархии. До тех пор Барнав видел королеву только сквозь туман предубеждений. Данная ему судьбой роль в жизни этой женщины заключала в себе нечто романическое, способное ослепить горделивое воображение Барнава и растрогать его великодушие. Человек молодой, неизвестный еще несколько месяцев назад, а теперь знаменитый, сильный, поставленный, во имя Собрания, между народом и королем, он стал покровителем тех, кому был врагом. Королевские руки с мольбою прикасались к его плебейским рукам. Эта женщина положила своего сына, молодого дофина, на его колени. Пальцы его играли белокурыми кудрями ребенка. И непреклонный Барнав возвратился в Париж беззаветно преданным человеком. Ночные совещания Мирабо с королевой в парке Сен-Клу стали целью честолюбия его соперника, но Мирабо продался, а Барнав отдался. Кучи золота купили человека гениального; один взгляд соблазнил человека мягкосердечного.

Барнав нашел своих друзей, Дюпора и Ламетов, в самом монархическом настроении, хоть и по другим причинам, и этот триумвират вступил в сношения с Тюильри. Ламеты и Дюпор видели короля. Барнав, который сначала не осмеливался приходить во дворец, потом тоже втайне явился туда. Самые тщательные предосторожности прикрывали эти свидания. Король и королева ожидали иногда молодого оратора по целым часам в маленькой комнатке на чердаке дворца, положив руку на замок, чтобы открыть дверь, как только заслышат его шаги.

Когда эти свидания стали невозможны, Барнав начал писать королеве. Он предполагал, что в Собрании большие силы принадлежат его партии, потому что измерял могущество политических мнений талантами, которые в них проявлялись. Королева, однако, сомневалась в этом. «Успокойтесь, мадам, — писал ей Барнав, — правда, что наше знамя разорвано, но на нем еще можно прочесть слою „Конституция“. Это слою опять получит силу и власть, если только король искренно ему отдастся. Не бойтесь якобинцев, не вверяйтесь эмигрантам. Бросьтесь в объятия национальной партии, которая еще существует. Разве Генрих IV не вступил на трон нации католиков, находясь во главе протестантской партии?»

Королева искренне следовала этим запоздалым советам и обсуждала с Барнаюм все свои решения и переписку. Принцесса Елизавета разделяла симпатию короля и королевы к Барнаву. Постоянно побеждаемые, они пришли к уверенности, что способностью восстановить монархию обладают только те люди, которые ее ниспровергли. Это было заблуждение, и притом роковое.

Первые действия короля по возвращении в Париж носили слишком явный отпечаток мнений Ламетов и Барнава. Людовик передал комиссарам Собрания, которым поручили допросить его о событиях 21 июня, следующий ответ (он вызвал у врагов короля скорее улыбку, чем участие): «Причиной моего отъезда стали несправедливости и оскорбления, нанесенные мне 18 апреля, когда я хотел отправиться в Сен-Клу. Так как эти оскорбления остались безнаказанными, то я думал, что дальнейшее мое пребывание в Париже будет противоречить и моей безопасности, и моему достоинству. Не имея возможности сделать это открыто, я решился уехать ночью и без свиты. Отъезд из королевства никогда не входил в мои планы. В течение этого путешествия я убедился, что общественное мнение решительно настроено в пользу конституции. Как только я узнал об этом, я оставил всякие колебания, потому что никогда не колебался жертвовать своими личными правами для общего блага».

Не довольствуясь следствием касательно побуждений и обстоятельств бегства короля, раздраженное общественное мнение требовало, чтобы нация наложила руку даже на отеческие права и чтобы Собрание избрало для дофина гувернера. Девяносто два имени, почти все неизвестные, были вынуты по этому предмету из урны и выслушаны под общий смех. Это новое оскорбление королю и отцу, однако, отсрочили. Выбранный потом Людовиком XVI гувернер так и не приступил к своим обязанностям. Впоследствии гувернером наследника трона стал надзиратель тюрьмы[7].

Маркиз Буйе отправил Собранию из Люксембурга угрожающее письмо, чтобы отвратить от короля народный гнев и взять на себя одного замысел и выполнение королевского побега. «Если с головы Людовика XVI падет волос, — говорил он, — то в Париже не останется камня на камне. Я знаю дороги, я проведу чужеземные армии». Смех был ответом на эти слова.