История жирондистов Том I

Жестокие угрозы, которые сыпались в адрес короля и королевы, как только они показывались в окнах своего жилища, оскорбления журналистов, восклицания якобинцев, волнения и убийства, повторявшиеся в столице и провинциях, наконец, даже воспоминание о кинжалах, пронзивших постель королевы во время событий 5 и 6 октября, — все это наполняло жизнь несчастных непрерывным ужасом.

Бегство было делом решенным; оно часто обсуждалось уже и до того, как король на него согласился. Мирабо, купленный двором, предлагал это средство во время своих таинственных свиданий с королевой. Один из его планов, представленных королю, состоял в том, чтобы удалиться в какой-нибудь пограничный город и оттуда вступить в переговоры с устрашенным Национальным собранием. Мирабо, оставаясь в Париже и управляя общественным настроением, привел бы, как предполагалось, дело к соглашению и добровольному восстановлению королевской власти. Но он унес свои надежды в могилу. Да и сам король в тайной корреспонденции демонстрировал нежелание вверять свою участь первому и самому могущественному из мятежников. Кроме того, другое беспокойство волновало ум короля и еще глубже смущало сердце королевы: им было небезызвестно, что частью у Кобенцеля, частью в советах Леопольда и короля Прусского возникал вопрос о том, чтобы объявить французский трон вакантным и признать регентом королевства одного из эмигрировавших принцев, чтобы дать иностранным войскам неоспоримое право вмешательства.

В этом дворце среди множества других ужасов находила себе место еще мучительная зависть. «Итак, граф д’Артуа будет героем!» — иронически говорила королева, которая уже ненавидела молодого принца. Король со своей стороны боялся того нравственного падения, каким ему угрожали под предлогом освобождения монархии. Он не знал, кого больше страшиться — друзей или врагов. Одно только бегство в стан верной армии могло избавить его и от тех и от других. Но бегство само по себе уже было опасностью. Если бы оно удалось, то могло бы произвести междоусобную войну и на короле лежала бы кровь, пролитая за его дело; в случае же неудачи оно будет вменено ему в преступление.

Терзания короля оказались продолжительны и ужасны; они длились восемь месяцев, их пересказали только королеве, принцессе Елизавете[2], нескольким верным дворцовым служителям, а вне дворца — маркизу де Буйе.

Маркиз де Буйе, двоюродный брат Лафайета, был личностью, совершенно противоположной герою Парижа. Это был суровый, мужественный воин, преданный монархии из принципа, королю — из религиозной привязанности. Он отличился во время службы в Америке, во французских колониях, в Индии. Героическое усмирение войск в Нанси еще больше закрепило его авторитет; один из всех генералов, он сумел восстановить дисциплину и прекратить беспорядки. Национальное собрание, встревоженное среди своих триумфов военным мятежом, изъявило Буйе признательность как спасителю королевства.

Генерал командовал войсками Лотарингии, Эльзаса, Франш-Конте и Шампани; власть его простиралась от Швейцарии до Самбры. В его распоряжении находилось не менее 90 батальонов и 104 эскадронов. Но из этого числа генерал мог испытывать полное доверие только к 20 батальонам немецких войск и к нескольким полкам кавалерии; остальные были пропитаны революционными устремлениями.

С февраля 1791 года король, вполне полагавшийся на Буйе, писал этому генералу, что вскоре сообщит ему важные планы, согласованные с Мирабо при посредничестве графа Ламарка, иностранного вельможи, друга и поверенного Мирабо. «Хоть эти люди и не заслуживают уважения, — писал король, — и хоть я заплатил Мирабо очень дорого, однако ж, думаю, он может оказать мне услугу. Выслушайте его, но не слишком доверяйтесь».

Действительно, вскоре после этого граф Ламарк прибыл в Мец и открыл Буйе план контрреволюционного заговора, в котором все основывалось на могуществе слова Мирабо. Опьяненный своим красноречием, этот оратор не понимал еще, что слова могут возбудить народ своей силою, но останавливают его одни лишь штыки. Буйе, человек военный, улыбнулся, слушая эти фантазии человека трибуны, однако обещал свое содействие.

После смерти Мирабо король не оставил мысль о бегстве, только немного видоизменил ее: в конце апреля он послал маркизу Буйе шифрованное письмо с извещением, что немедленно уедет со всем семейством в экипаже, тайно заказанном для этой цели. Он приказывал Буйе расставить цепь постов от Шалона до Монмеди, куда хотел отправиться.