История жирондистов Том I

Робеспьер обвинил жирондистов в желании длить опасность, затягивая процесс. Он воскликнул в заключение: «Граждане, великую истину произнес тот человек, которой говорил вчера, что вы идете к роспуску Собрания! Нужны ли вам другие доказательства, кроме этих рассуждений? Не очевидно ли, что процесс ведется не столько против Людовика XVI, сколько против малого числа притесненных патриотов? Хотят сохранить тирана, чтобы противопоставить его бессильным патриотам. Изменники! Нет места в республике, в котором бы они нас не позорили! Они истощают государственную казну, чтобы распространять свои оговоры! Они нарушают тайну переписки, чтобы задерживать патриотическую корреспонденцию! И они же кричат о клевете! Да, без сомнения, граждане, существует проект унизить и, быть может, распустить Конвент. Он существует, этот проект, не в народе, не среди тех, кто, как мы, всем пожертвовал свободе, но среди десятков двух интриганов, которые двигают все эти пружины, хранят молчание, воздерживаются от обнародования своего мнения о последнем короле, но глухая и гибельная деятельность которых производит все смуты, какие нас волнуют. Однако утешимся! Добродетель всегда была в меньшинстве на земле…

Народ! — продолжал Робеспьер. — О, беги скорее от зрелища наших прений! Оставайся в своих мастерских! А когда погибнет последний из твоих защитников, отомсти за них и возьми на себя торжество своего дела!.. Граждане, кто бы вы ни были, стойте вокруг Тампля! Арестуйте, если нужно, изменников! Разрушайте заговоры ваших врагов! Не довольно ли уже того, что деспотизм столь долго тяготел над землей?! Неужели нужно, чтобы надзор за ним сделался для нас новым бедствием?!»

Робеспьер умолк, заронив в умы свои последние слова вместе с нетерпением разрешить казнью тяжелое положение в стране.

Верньо, на молчание которого прозрачно намекал Робеспьер, колебался между боязнью сделать раздоры непримиримыми и ужасом, какой он ощущал при мысли о хладнокровном убийстве короля, которого сам же низвергнул. Трибуны, хоть и преданные Робеспьеру, ощущали невольный интерес, готовясь выслушать его соперника. Пока Верньо не заговорил, все сознавали, что самых серьезных доводов еще не высказали.

Доказав, что власть Конвента является не более чем делегированной властью народа, что осуждение или оправдание, казнь или прощение главы прежнего правительства — одно из существенных, неотчуждаемых проявлений верховной власти нации, наконец, показав несостоятельность возражений против народных собраний, которым было бы предоставлено решение, жирондистский оратор обратился со всею силой страсти против Робеспьера:

«Интрига, говорят вам, спасет короля, потому что добродетель всегда находится на земле в меньшинстве. Но Каталина состоял в меньшинстве в римском сенате, и если бы это наглое меньшинство получило преобладание, то было бы покончено и с Римом, и с сенатом, и со свободой. В Учредительном собрании Казалес и Мори также были в меньшинстве, и если бы этому меньшинству удалось подавить большинство, то покончено было бы с революцией. Но короли на земле составляют меньшинство и, чтобы сковать народы, говорят, как и вы, что в меньшинстве добродетель. Нас обвиняют; я этому не удивляюсь: есть люди, каждый вздох которых составляет клевету, как есть порода змей, существующая только для того, чтобы выделять свой яд.

Я понимаю вас, вы хотите господствовать. Но ваше честолюбие было скромнее в день Марсова поля. Вы тогда составили и заставляли подписывать петицию, которая имела целью совещание с народом об участи короля, возвращенного из Варенна. Тогда вам ничего не стоило признать власть народа. Не потому ли, что она благоприятствовала вашим тайным видам, а ныне им противоречит? Существует ли для вас другая власть, кроме ваших страстей? Безумные! Могли ли вы льстить себя мыслью, что Франция для того разбила скипетр королей, чтобы согнуть голову под таким унизительным игом?!