История жирондистов Том II

Между тем Робеспьер все еще оставался в Коммуне в бездействии. У него был вид скорее заложника, чем вождя восстания. Выходя из полицейской префектуры, чтобы отправиться в Ратушу, Робеспьер все время повторял увлекавшей его депутации: «Вы губите меня! Вы губите себя! Вы губите республику!» С тех пор как он вошел в совет Коммуны, он делал вид, что остается равнодушным к движению, совершающемуся вокруг него. Сен-Жюст и Кутон умоляли его уступить голосу народа, принять на себя диктатуру и употребить неограниченную власть в течение ночи на то, чтобы на следующий день передать ее очищенному Конвенту. «Народ, — повторял ему Кутон, — ждет от тебя одного только слова, чтобы уничтожить своих тиранов! Обратись к нему хоть с прокламацией, чтобы указать ему, что он должен делать». — «От чьего же имени?» — спросил Робеспьер. «От имени попранного Конвента», — ответил Сен-Жюст. «Вспомни слова Сертория, — прибавил Кутон, — Рим уже не в Риме, он там, где я!»

«Нет, нет, — возразил Робеспьер, — я не хочу показать пример порабощения народного представительства.

Нас превращает в ничто только народ, мы не должны заменять свою волю его правами». — «В таком случае, — воскликнул Кутон, — нам остается только умереть!» «Ты прав», — флегматично произнес Робеспьер. Перед глазами у него был лист бумаги со штемпелем Парижской коммуны. Это было наскоро составленное воззвание к мятежу. Робеспьер, уступая настояниям коллег, начертал в конце страницы половину своего имени, но затем, вследствие угрызений совести или нерешительности не докончил подписи и отбросил бумагу и перо.

Это поведение, губившее друзей Робеспьера, не уронило его, однако, в их глазах. Кутон упрекал себя в том, что не сумел возвыситься до такого бесстрастия в своем патриотизме. Леба, человек дела, почувствовал, что им овладело восхищение. Робеспьер-младший угадывал свой долг по глазам брата. Сен-Жюст не решался спорить против идеи, которую считал выше своей если не по гениальности, то по благородству.

В этот момент отряд Бурдона, неслышно проскользнувший по боковым улицам на набережную, прежде чем вступить на Гревскую площадь, остановился с криком «Да здравствует Конвент!». Тщетно Анрио, с саблей в руке, скакал, как безумный, среди толпы и, топча ее лошадью, отвечал на ее крик криком «Да здравствует Коммуна!». Приближающиеся войска вызвали упадок духа в рядах секционеров. Канониры свистками заглушили слова своего генерала, развернули дула пушек в сторону ратуши и огласили площадь и набережные громогласным «Да здравствует Конвент!», а затем рассеялись.

Глубокое молчание царит у дверей Коммуны. Бурдон в этой неподвижности подозревает ловушку. Он думает, что мятежники, укрепившись в залах, начнут громить его колонну и погребут себя под развалинами ратуши. Наконец Дюлак, решительный агент Комитета общественной безопасности, во главе двадцати пяти саперов и нескольких гренадеров, переходит площадь, вышибает двери ударами топоров и поднимается, со штыками наперевес, по главной лестнице.

При звуке приближающихся шагов, Леба, у которого имелось при себе два пистолета, предлагает один из них Робеспьеру. Но Робеспьер, Сен-Жюст и Кутон предпочитают смерть от рук врагов. Бесстрастно сидя за столом в зале Равенства, они прислушиваются к шагам, смотрят на дверь и ждут решения своей участи.

При первом стуке ружейного приклада о ступеньки лестницы Леба стреляет себе в сердце и падает мертвый на руки Робеспьера-младшего. Последний, хоть и убежден в своей невинности, не хочет пережить ни своего брата, ни друга. Он открывает окно, выпрыгивает во двор и ломает себе ногу. Коффиналь, наполняя ругательствами залы и коридоры, встречает Анрио, подхватывает его на руки, подносит к открытому окну и кидает со второго этажа на кучу мусора, восклицая во тьму: «Убирайся, жалкий пьяница! Ты недостоин эшафота!»

Леонар Бурдон выстраивает свой полк в боевом порядке перед входом, а сам поднимается по лестнице в сопровождении пяти жандармов. Дверь подается под ударами ружейных прикладов. «Смерть тирану!» — кричит Бурдон. «Который тиран?» — кричат солдаты. Бурдон не решается встретиться взглядом со своим безоружным врагом. Стоя немного поодаль от жандарма, он хватает правой рукой руку, в которой тот держит пистолет, и, указывая ему левой рукой, в кого нужно целиться, направляет дуло оружия на Робеспьера: «Вот он!» Раздается выстрел, голова Робеспьера падает на стол, заливая кровью воззвание, которое он не успел подписать. Пуля раздробила ему зубы.

При звуке выстрелов и криках «Да здравствует Конвент!» колонны Барраса наводняют площадь, берут приступом ратушу, запирают все выходы, овладевают восьмьюдесятью членами Коммуны, связывают их и приготовляются вести с триумфом в Конвент.