В Аугсбурге и в Мюнхене хранятся части грандиозного алтаря Пахера из одной капеллы в Бриксенском соборе. Они изображают громадные фигуры святых отцов - каждый со своим атрибутом, каждый перед налоем и под роскошным балдахином позднеготического характера. Одни эти картины говорят о полете гения Пахера, о его понимании грандиозного стиля и в то же время о его техническом совершенстве. Лица и руки здесь моделированы не хуже, чем у современных Пахеру флорентийцев - Гирландайо и Боттичелли. Все лепится почти до иллюзии, но без оттенка наивного и навязчивого "кунстштюка", который портит картины Витца. Великолепны и краски этих картин - смелые сопоставления красного с черным, желтого с розовым. Это явление уже вполне достойно Возрождения, и, тем не менее, мы должны говорить о нем в этом именно месте, потому что архитектуры Пахера принадлежат к лучшим и самым выдержанным и зрелым явлениям готики. Если "готический" пейзаж, характерно-средневековое отношение к природе в целом, достигает своего предельного выражения в картинах Питера Брейгеля, то готическая архитектурная живопись достигает одинакового совершенства в картинах Пахера и особенно в его "Отцах церкви".
VIII - Гравюры Шонгауэра
Мартин Шонгауер
Пахер, работавший вдали от художественных центров, не оказал влияния на современников[205]
. Его искусство, от которого уцелела, вероятно, лишь небольшая часть, прошло бесследно. Не так обстоит с другим великим художником Германии конца XV века, Мартином Шонгауером, хотя и его деятельность протекла несколько в стороне от тех городов, в которых кипела художественная жизнь. Картины Шонгауера едва ли видели многие художники в дни их создания. Но Шонгауер был виртуозным, неистощимо изобретательным и жизненным гравером, и благодаря его "печатным рисункам" слава его распространилась далеко за пределы Кольмара, где он работал. Юный Дюрер отправился было к нему в Брейзах, где Шонгауер жил последние годы, чтобы дополнить там свое образование, но уже не застал мастера в живых. Шонгауер умер лет сорока, в 1491 году[206]. Бургмайер был счастливее Дюрера и пробыл у Шонгауера несколько лет.Мы почти ничего не знаем о Шонгауере и можем только догадываться о некоторых страницах его биографии. Отец его был родом из Аугсбурга, но Мартин, пятый из сыновей Каспара, родился уже по переселении семьи в Кольмар. Каспар был золотых дел мастером, и этой же профессии, подобно Верроккио и Дюреру, хотел посвятить себя сначала и молодой Шонгауер[207]
. Обращение с металлами и научило художника твердому рисунку и технике гравирования. В ранних офортах Шонгауера сказываются следы влияния очень значительного, но таинственного для нас мастера, подписывавшего свои гравюры инициалами "E. S.[208]" В живописи Шонгауера проглядывает влияние нидерландцев и главным образом Роже ван дер Вейдена (Ламбер Ломбард в XVI веке прямо называет его учеником Вейдена). Но мы достоверно не знаем, посетил ли Шонгауер Нидерланды или хотя бы более близкую Бургундию. Картин Шонгауера осталось очень мало, да и из оставшихся всего одна вполне достоверна: "Мадонна в беседке шиповника" в церкви Св. Мартина в Кольмаре. По всей вероятности, большое число его произведений погибло во время иконоборческого движения в XVI веке и в дни Французской революции (Кольмар принадлежал тогда Франции).О Шонгауере, равно как и о других граверах, нам придется еще говорить, когда мы перейдем к бытовой и религиозной живописи. Но и в настоящем отделе, посвященном пейзажу, он заслуживает большего внимания. С Пахером его сближает (при полной противоположности в приемах и во "вкусе") то, что и Шонгауер относился к делу со строгостью, не известной немецкой живописи XV века. Вероятно, эта твердость в проведении намерений, это неуступчивое преследование единожды намеченной задачи и приманили юного Дюрера, ушедшего от ремесленности доброго Вольгемута к "жестокому" и, в сущности, чуждому сентиментальной душе Дюрера искусству Шонгауера. Упомянутая достоверная картина в Кольмаре (1473 года) есть именно такая проблема, неукоснительно решенная. Напрасно стали бы мы искать в ней чувства, нежности, даже прелести. Тому, как нарисованы здесь ветви шиповника, мог бы позавидовать "натуралист" Леонардо, и, наверное, в изучении этой картины многое открылось "натуралисту" Дюреру. Здесь мы уже далеко ушли от беседок кельнской и сред нерейнской школ, хотя тема и заимствована оттуда. Эти цветы уже не пахнут райскими ароматами и удивительно написанные птицы не "заливаются" сказочными песнями. Но каждый кусочек, выделяющийся на золотом фоне беседки Шонгауера, годится как иллюстрация для ботанического или орнитологического атласа, и нигде не проглядывает распущенность отсебятины или рутинная схема.