2
Вдова поэта Мария Степановна Волошина прислала Е.Я. Эфрон книгу «Пейзажи Максимилиана Волошина. Репродукции» (Л., 1970) с дарственной надписью: «Дорогой Лиле Эфрон... С нежной любовью, с их любовью и от себя с моей скромной, но горячей искренней любовью. Маруся. Коктебель, 1972, май» (Архив публикатора).1 июля 1972
Милый Владимир Николаевич, Ваше письмо обрадовало меня — в такой же степени, в какой огорчило Ваше столь длительное молчание... <...>
Зима моя прошла из ряда вон тяжело (да и у всех, кажется!) - я долго и нудно болела, да и сейчас не очухалась; попала было в объятия литфондовских хирургов, норовивших сбыть меня в учреждение, напоминающее «Раковый корпус», но я взбрыкнула и не поддалась, м. б. ошибочно. Дотягиваю свою «Звёздную» рукопись, согнувшись пополам, с грелкой на животе, глуша дикие дозы диких антибиотиков и, главное, всё время сознавая неосуществимость своей рукописной затеи, своё лилипутство перед заданным, лилипутство плюс цензурный намордник на нём!
Вы очень добры, через край! — что так захвалили меня; но дело-то не в достоинствах данной, утлой, рукописи (за исключением детских записей, которые
Что делать, что делать!
Обнимаю вас обоих. Дай вам Бог и человеки сил, отдыха, покоя, радостного лета. А.А. шлёт сердечный привет. Пишите!
Напишите, пожалуйста, что за книга Ваша, застрявшая в издательских недрах, о которой Вы упомянули в письме ко мне? Что, после всех отлагательств и пертурбаций, слышно о блоковском двухтомнике гослитовском? Неужели так и похоронили в кургане своего идиотизма, вместе с жёнами, соратниками, конями, сбруей и доспехами? Много, ох много курганов славы русской придётся раскапывать недоумевающим потомкам!
23 июля 1972
Дорогие мои, от вас по-прежнему нет вестей, питаюсь рассказами (уже отчасти исчерпанными) Лены и ещё перечитываю довольно давнее письмо Руфи - не столько письмо давнее, сколько описываемые в нём события, связанные с переездом. <...>
У меня всё по-прежнему, устаю от всех и от всего, почти не расстаюсь с головной болью, но всё же не забываю никогда о том, что многим и многим - хуже, чем мне, и стараюсь не расклеиваться хотя
бы морально! Надоела и утомила бесконечная эта жара; вот уже и лето на склоне, а я его и не почувствовала в его многообразии: жара всё забивала и заглушала собой. Незаметно отпели своё птицы, сменившиеся кузнечиками: только жаворонки ещё слышны над дальним лугом. По выходным дням стоит сплошной шум и грохот над Окой — катера, моторные лодки; к этому добавляются нестройные полупьяные хоры отдыхающих. И только поздними вечерами и ранними утрами тишина кажется почти первозданной. «Тишина, ты лучшее из того, что слышал!»1
На реке (которая течёт прямо перед носом!) ещё ни разу не была: с крутой горки спуститься трудностей не представляет, а вот как подниматься? Но как только попрохладнеет, всё же предприму это путешествие и пройду дорогой, которой бегала в детстве маленькая Марина. Чем старше становлюсь, тем больше приближаюсь к своим старшим, сливаюсь с ними душой, живу ими больше, куда больше, чем собою - или чем текущим днём. Дни так и чувствуются
Простите за куцую записку, тороплюсь отослать с оказией, крепко обнимаю и люблю. Лена шлт самый сердечный привет. Ада уехала на неск<олько> дней, поэтому её привет — заочный.
Напишите словечко!
1
У Б. Пастернака в стих. 1917 г. «Звезды летом»: «Тишина - ты лучшее / Из всего, что слышал...».21 августа 1972
Дорогие мои, получила Лилину открытку, в которой она сообщает, что моя — добиралась до Болшева чуть ли не 10 дней; и вообще не все письма — ко мне и от меня - доходят; видно, эта стойкая жара действует и на почтальонов; как я их понимаю! Мы все изнываем и без особых движений, а они, бедные, всё в пути и всё с тяжёлыми котомками, как Агасферы...1
<...>