История жизни, история души. Том 2

Милый Ребёнок, всегда-то пишу тебе через пень-колоду, чаще всего ночью (которой ты-то бодрствуешь, а мне отчасти спать положено!), и, будь то ночью или днём, упуская что-то главное, ради чего и за перо бралась. Так и на этот раз. Мне хочется сказать тебе лишь одно, для того, чтобы жить «образцово и просто»¹, мне кажется, совсем не обязательно проводить «свои юная года» в испр<авительно>-труд<овых> лагерях. Такая твоя «концепция» простоты, pardon, хуже воровства! Взять в руки метлу и вымести к чёртовой матери суету из своей жизни можно (и должно) именно в так называемых вольных условиях. Ужасно мне грустно, кстати, что в сущности (?) твоей заложено и непротивление потоку, при всей супротивности твоей натуры. Вот складывались обстоятельства далеко не просто и далеко не образцово, ты и жила по обстоятельствам, изменились они - и ты подчинилась в какой-то мере «образцовости и простоте». Но мыслимо ли брать извне это самое «образцово и просто»? Зачем? Выпусти их наружу ты, из своей собственной глубины, и сразу всё встанет на свои места, и суета, и суетное - сами уйдут. Да, милый, конечно, вернуться - трудно. К прошлому не возвращаются, а будущее неясно даже цыганкам. Но трудно будет только самое первое время, «чистилищный» промежуток его между двумя эпохами твоей жизни. Всякое «между» — трудно, это - смутное время, когда особенно важно держаться правильно, ибо от этого «держаться» и зависит дальнейшее «так держать». Это раз. А потом трудно — и самолюбию больно — устраивать свою жизнь среди большого количества ложных друзей и малого - истинных, - мало ли что ешё больно и трудно! Но всё перемелется — и быстро. Всё пойдёт на лад. Если ты дашь волю своему «образцово и просто»... А сейчас всё вокруг, как и два года тому назад. Наконец пришла весна и всё расцвело — от черёмухи до соловьёв, и приближается конец мая, и опять мы в июле собираемся в Латвию, и вновь ты будешь меня провожать на Рижском вокзале. Что дальше? Увидим. Бог даст, всё будет хорошо. На днях была в Москве, наконец встретилась с Орловым, много сделавшим для прошлой маминой книжечки и радеющим о следующей, на к<отор>ую у меня подписан договор². Громадная у меня работа по этой книге, потому и хочу съездить отдохнуть - ужасно устала. Особенно головка. Надо её проветрить, т. к. очень теряю трудоспособность, память, ужасные головные боли. Господи! Господи! Дай сделать книгу! Так вот, Орлов сказал, что у них выйдет большой том Б.Л. в Большой серии Биб<лиотеки> поэта, серьёзное издание с комментариями, вариантами и т. д.³

Итак, они с мамой идут наравне, томик за томиком. Много работаю над архивом. Инка не пишет из-за работы, устаёт до беспамятства, живёт за счёт аварийного запаса сил. Ещё предстоит летняя практика с учащимися - большая ответственность, не дай Бог, с кем «чего случится». Целую тебя, милый, в следующий раз авось толковее напишу. Будьте здоровы!

Твоя Аля

' Ср. стих. 1919 г. М. Цветаевой «Я счастлива жить образцово и просто» (I, 449).

² Речь идет об издании кн. М. Цветаевой в Большой серии «Библиотеки поэта». Она вышла в свет в 1965 г.

³ Кн.: Б. Пастернака «Стихотворения и поэмы» вышла в той же серии также в 1965 г.

Э.Г. Казакевичу

23 мая 1962

Дорогой мой Эммануил Генрихович! Очень давно ничего не знаю о Вас — от Вас, — а только краем уха от посторонних, в частности, что побывали в Италии¹. Очень рада за Вас, хоть эта самая Италия уже в прошлом, а «еврей вчерашним обедом не сыт», как уверяла меня одна очень милая старая дама (иначе не назовёшь её, вспоминая!), уроженка города Белостока и к тому же сестра пяти коммивояжеров. Но права ли она? «В сём, христианнейшем из миров»² мы (евреи т. е.!) часто бываем сыты столь же вчерашними, сколь завтрашними обедами! Короче говоря, меня печалит «безответность» моих писем к Вам, а посему напишите хоть словечко, пожалуйста. А если трудно (впрочем, наверно, трудно без всяких если), то м. б. Галюша напишет — как Вы и вы все и что хорошего (помимо вчерашней Италии). Где Вы? На даче, наверное? У нас тут третий день весна наконец, и всё сразу раскрылось — и черёмуховые цветы, и яблоневые, и тюльпаны, и «разбитые сердца» диклитры. И соловьи. И вообще - хорошо. До этого был всемирный потоп, лило месяц и всё завершилось апофеозом - грозой с градом. Вода в двух местах разорвала пополам Серпуховское шоссе, и до Москвы я добиралась со всякими дорожными приключениями. Погода, кажется, наладилась, а шоссе, естественно, не.

А.С. Эфрон. 1962