История жизни, история души. Том 2

Красноярск. 15 июля 1965 перелесками; жёлтая пшеница; голубой овёс;

ковыль; луга — моря цветов; исчезают перелески и «степь да степь кругом» без малейшей

А. С. Эфрон на пути в Туруханск

I возвышенности, без пятнышка тени; зной;

¹ сквозь шум поезда стрекот кузнечиков.

И вдруг — горы: откуда взялись? Плоскогорья — все в мягчайших складках зелени, будто ткань на них наброшена; за ними - округлые лиловые очертания настоящих гор; поезд врезается в настоящую тайгу с узкими, готическими вершинами елей; гроза; судорожные молнии; дождь; прохлада. Утром прибыли в Красноярск.

Адины знакомые чудесно встретили, устроили в новой гостинице; были у них в гостях; ели целый день вкусные вещи - чуть не лопнули.

Красноярск очень изменился к лучшему; масса зелени; дождливо, свежо... (продолжение на «рисунке»⁶⁹⁷⁰).

Это вид из моего номера: Енисей, новый мост, на фоне гор. Конечно, набросок бездарный этот ничего решительно не передаёт, но дополните воображением сизость гор, сизость неба и поднимающегося к нему дыма из труб на том берегу, свет, как бы излучаемый рекой, сумрак, постепенно переходящий в мрак, — и фонари.

Внизу гостиницы — приветливого вида ресторан, из к<оторо>го приглушенно доносятся звуки очень вегетарианской по сравнению с московской — танцевальной музыки; но тем не менее местные прожигатели жизни — с татуировками и без — слетаются на огонёк (ресторан, как и гостиница, зовётся «Огни Енисея»); сомнительные «дамы» бродят по панели; всё, как «у больших». Ох уж эти дамы! Славные коренастые толстож...е земледельческие фигуры, толстенные ножищи на утлых каблучках, соломенные патлы и плащи «болонья»... Увы, всё «веселье» кончается в 11 ч<асов> вечера (по местному времени — по московскому это всего 7 часов!) — каким пуританством отдаёт наш скромный «разврат»... Только что по радио услышала, что в Москве опять прохладно и дождливо. Здесь — тоже, но мы решили мириться с любыми «погодными» условиями, ибо другого выхода нет! Тут пробудем ещё 3 дня, потом - пароход, и на Север! Крепко целуем все трое.

Ваша Аля

Дорогие Лиленька и Зинуша, за полным отсутствием красноярских открыток посылаю вам купленную здесь... псковскую¹. Ада была недавно в Пскове, к<отор>ый ей необычайно понравился. И правда, град-Китеж какой-то! Вчера ездили на речной «Ракете» по Енисею в город строителей Красноярской ГЭС, Дивногорск, более похожий на швейцарский курорт, чем на рабочий посёлок; оттуда автобусом на строительство ГЭС. Впечатление — ошеломляющее. Главное — никакого тяжёлого ручного труда — работают гигантские механизмы; почти бесшумно. Всё это — среди дикой и дивной природы. Обо всём напишу подробнее письмом, а пока — очередная весточка в телеграфном стиле. Впечатлений столько, что голова пухнет, хочется уже сесть на пароход и плыть по несказанному Енисею туда, туда, на Север, где часть души осталась. Погода пока что стоит хорошая, дальше - что Бог даст. Крепко, крепко обнимаем вас и целуем, будьте здоровы!

Ваша Аля

¹ На обороте открытки: вид на устье р. Псковы и Кремль.

<ИЗ «ЗАПИСОК О ПОЕЗДКЕ ПО ЕНИСЕЮ»>

24 июля. <...> День был хорош; на носу и по палубам гулял ветер; светило солнце; кабы не радио и не малограмотная «куль-турница», с запинками и неправильным произношением читавшая (вещавшая) по 30 раз в день одни и те же отрывки из путеводителя, то было бы и вовсе хорошо. Но мы все трое очень устали от интенсивного «рассматривания» Красноярска, Див-ногорска, ГЭС, от жары и от душной ночи и с Енисеем и его берегами осваивались медленно; ахали, ахали, но ещё не очень проникались.

Это всё так громадно, так широко, так высоко, так ни с чем привычным не схоже, что надо хоть немного сжиться, свыкнуться. Свыклись было — и вдруг Казачинские пороги; теплоход умеряет бег, справа - скалистый берег, слева — станок Ка-зачинский, родина лоцманов, когда-то переводивших суда очень узким извилистым фарватером. Вечереет, пасмурновато, свет как бы не с неба, а ниоткуда или отовсюду, рассеянный.

/

Появляются большие и малые тёмные камни — обточенные водой или острые, вокруг них завивается вода; вьётся и плещется она бурно и наперекор быстрому и спокойно-устремлённому течению Енисея над скрытыми страшными невидимыми скалами; между ними узкий и извилистый ручеёк фарватера - такой узкий, что встречное движение здесь запрещено. Возле домика бакенщика, на длинном белом шесте, вывешены красные и чёрные знаки, показывающие, занят или свободен путь. У прохода через пороги - очередь судов, все грузовые и все ждут встречного. Разворачиваемся, становимся в очередь и мы, и когда прекращается лязганье якорной цепи и ход машины -тишина, неподвижность и сразу легкая духота и сильный запах хвои и воды.