Читаем История жизни, история души. Том 2 полностью

Саломея моя дорогая, спасибо за такое большое — и по размеру, и в глубину — письмо. Моё-то очень получилось маленькое, п. ч. опять пишу ночью, весь день протоптавшись вокруг каких-то мелочей, уборок и разборок и телефонных звонков и прочих ненужностей — пожирателей времени. Делать все эти мелочи — глупо: кому они нужны? а не делать нельзя, п. ч. они, именно эти второстепенное™, невероятно требовательны; какой-нб. неприбранный угол или невыстиранный чулок вопят во весь голос, в то время как ненаписанное письмо, да что там письмо! целая книга\ — молчат и отходят в сторону, ожидая своей очереди. И эта скромность губит их — да и нас заодно. Да, милая Саломея, Ваше письмо ко мне с таким же успехом et en toutes lettres113 могла бы написать и я вам, до такой степени всё схоже. Просто мы с Вами принадлежим, несмотря на некоторую (чисто формальную) разницу в возрасте - к одному поколению; к тому поколению, которого больше нет, от к<оторо>го остались считанные единицы; что могут эти единицы в огромном потоке нового времени, живущего по новым законам и канонам? Где наши сверстники, те, которые помогали нам, те, которым мы помогали идти трудными путями нашего поколения? Кому повем? Всё дело в этом; у нового времени свой здравый смысл; у каждого времени — свой; и все эти «здравые смыслы» взаимоисключаются на стыках поколений, и всё та же древняя Вавилонская башня маячит на сменяющихся горизонтах и люди говорят на разных языках — и друг друга не разумеют. Мы раньше просто не замечали этого — но так ведь было всегда, увы!

Короче говоря: жить трудно, а помирать не хочется; потому что на все наши негодования к жизни — равное количество благодарностей ей же: она ведь многим одаривает, и, в итоге - спасибо ей, посылающей не только испытания, но и терпение, и опыт, и хорошую погоду...

<...> В Москву я вернусь, верно, только в октябре, т. ч. с Шухае-выми встретиться вряд ли придётся; её я в жизни не видела, а он — помнит ли меня? Вряд ли; я-то его помню хорошо и талант его помню, и рада, что так он оценён в Грузии...1 На днях сюда приехал герой маминых поэм «Горы» и «Конца»2 — Вы ведь его знаете? — всего на несколько дней, с группой туристов «France - URSS» - поездка Москва — Ленинград — Киев; он очень плакал при встрече со мной — вспоминая Серёжу и Марину; очень трогателен и очень потрясён встречей с родиной; и со мной, к<отор>ую знал маленькой; не виделись мы ровно 30 лет...

Обнимаю Вас, дорогая моя Саломея, дай Бог радостей!

Ваша Ал я

1 В Тбилиси был проведен ряд выставок В.И. Шухаева, а в 1962 г. ему было присвоено звание заслуженного художника Грузии.

2 Речь идет о приезде К.Б. Родзевича с женой. В следующих письмах А.С. называет его «героем маминых поэм "Горы” и “Конца”» или просто «Героем».

П.Г. Антокольскому

30 июля 1967

Павлик мой дорогой, как всегда рада была Вашему письму, Вашему почерку на конверте, похожему на русский старинный городок (вроде Тарусы): слова расположены крепко и гармонично, как крепостцы (т. е. маленькие не сердитые крепости, не грозные, но могущие быть и таковыми!). Недостаёт ятей, представьте себе, чтобы и церковки были в этом пейзаже; Вы бы писали, конечно, «‘э», а не «Ъ». Выразительная и точная была буква; мама долго её оплакивала, т. к. гармония шрифтового пейзажа нарушилась с её исчезновением, а многие слова опреснились: бес, дева, хлеб. Так обес-солился и обесхлебился и русский пейзаж — обесцерковленный. Господи! К чему меня вдруг повело на букву ять? Вечное растекание «мыслию по древу» и мыслями — в сторону от сути, суть же та, что никаких споров у нас с Вами быть не может, и Вы миллиард раз правы, говоря, что дело лишь в некоей неточности «формулировок», passez moi le mot114. Как только Вы доведёте некоторые из «формулировок» до формул — всё будет завершено, Вы сами иначе не можете, ибо Вы — поэт и Ваш закон именно формула, именно кристалл, именно фокус (фокусировка) зрачка, мысли, чувства. А статья Ваша в первой её редакции кое в чём показалась мне не в фокусе; и если я сказала Вам об этом, то потому, что знала, кому говорю, и потому, что знала, что сами-то Вы «не в фокусе», и не в формуле, и не в кристалле ни одной строки не оставите... И вообще я очень рада, что Вы нашлись в моей жизни; рада, как радуюсь — в загруженном и закруженном существовании — солнцу, хорошей погоде, которые выводят тебя на тропинку — из смутной чащи быта на тропинку бытия. Нас мало осталось из тех времен, из того поколения. Не подумайте, что я примазываюсь и к поколению, и к временам; как-то получилось, что я из своей когдатошней юности сразу шагнула в возраст отцов; для этого надо было, чтобы стряслись многие беды: именно они font miirir 1 ’ame. Когда не mourir115; но, чувствую, моя душа — жива. Оттого и живётся трудно.

Книгу Maugras1 читала и я, только по-фр<анцузски>, и отчасти по ней и строила комментарии к Лозену; она мне показалась объективной; витамин, к<оторо>го так недостаёт нынче искусству, и не только...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное