История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой

– Вот… я лежу перед вами… во прахе… боготворимая… растопчите меня… я умру… в смирении…

– Ты должен целовать мне ноги. Сукин сын… – прорычала Ценци.

Я прекратила наносить удары. Он склонился до земли и покрыл её ноги страстными поцелуями. При этом Ценци так стеганула его по торчащему вверх заду, что розга просвистела в воздухе.

Он застонал и забулькал:

– Ах, графиня… у ваших ног… ваш пёс… ваш раб…

– Целуй мне влагалище… ты его оскорбил! – повелела Ценци ему.

Он выпрямился на коленях и погрузил лицо в лоно Ценци.

– Мразь… каторжанин… карманник… висельник… босяк… – поносила она его, охаживая при этом по плечам розгой.

– Не позволит ли… мне… и принцесса?..

– Сначала хорошо попроси… – велела Ценци.

Он повернулся ко мне, стоя на коленях, умоляюще сложил ладони и прошептал:

– Прошу вас… прошу вас… высокородная принцесса…

– Послужи красиво… – потребовала Ценци.

Он принялся служить точно собачонка, и у меня при виде этой картины едва не сорвался с губ внезапный смех, но одного взгляда Ценци оказалось достаточно, чтобы он умер, так и не родившись.

– Теперь пошёл к ней… – приказала она и нанесла ему для убедительности ещё один удар.

Он на коленях подполз ко мне.

Когда он коснулся поцелуями моих ног, и я ощутила на своей коже печать его горячих губ, озноб пронизал меня до самой раковины, и я так забарабанила розгой по его заду, выставившемуся кверху, как будто он был деревянным. Маленькие, ярко-красные капельки крови проступили на его посиневшей коже. Я продолжала лупить, подстёгиваемая щекотанием его губ.

– Высокородная принцесса… – прошептал он, – никогда больше гнусность, заложенная во мне… не должна… оскорбить вас… наказывайте меня… о, принцесса… вы жестокая… жестокая… но справедливая… я охотно страдаю… потому что заслужил это.

– Взять мохнатку… – крикнула ему Ценци.

Он выпрямился и прижался лицом к моему лобку. Его губы целовали каждую точечку, и каждый поцелуй пронзал меня в самое сердце, ибо во мне не осталось больше никаких других мыслей, кроме как быть опрокинутой и по всем правилам обработанной. Когда он опустил голову и добрался до моей раковины, я немного раздвинула ноги, чтобы облегчить ему доступ к внутренним лакомствам. Однако он только целовал губами. Языком он ничего не предпринимал. И эти горячие поцелуи распаляли во мне сладострастие гораздо сильнее, чем, если бы он лизал меня. Я прекратила бить, потому что целиком сосредоточилась на себе самой.

Внезапно он оставил меня. К нему подошла Ценци.

– Встать! – приказала она. Он поднялся на ноги.

– Положите… прошу вас… милостивая графиня… положите конец, пожалуйста, моей муке… жестокая… – взмолился он, обращаясь к ней.

– Хорошо, – ответила та с готовностью, – я сделаю это. Итак, кто будет первой? Принцесса или я?

– Принцесса… – попросил он, – если только она согласна проявить ко мне милосердие… принцесса.

– В таком случае, смотри сюда, – наставила меня Ценци, – ты берёшь его торбу вот так… – Она встала перед ним и взяла в руку мошонку, – и затем крепко сжимаешь её… но не яйца, а здесь… – она показала мне то место выше яичек, где можно было перехватить и запереть всю мошонку, – а другой рукой колотишь его по ногам и по ляжкам, куда придётся.

Я последовала её совету. Молодой человек стоял прямо, скрестив руки на груди, и я левой рукой крепко взяла его торбу и с такой силой перетянула, что мне стало больно пальцам.

Его штуцер ещё туже поднялся вверх и теперь раскачивался из стороны в сторону, точно камыш на ветру.

Другой рукой я принялась лупцевать его, а сзади его как бешенная обрабатывала Ценци. Удары её сыпались градом, и при каждом ударе его зад подавался вперёд и сообщал толчок штуцеру.

Молодой человек тем временем всхлипывал, кричал и лепетал что-то, а потом вдруг внезапно изверг из себя сперму. Произошло это столь непредвиденно, что белый сок угодил мне прямо в лицо.

– О, принцесса, – воскликнул при этом он, – о, милостивая графиня…

Ценци прекратила истязать его зад, когда увидела, что он брызнул. Но когда из него были выбиты последние капли, она отбросила розгу в сторону и пошла к дивану, чтобы присесть. Я, как была на корточках, осталась сидеть на полу, вытерла лицо и следила за тем, что же он теперь будет делать.

Я всё ещё надеялась, что этот странный человек начнет сношать меня или Ценци. Он же какое-то время неподвижно стоял на месте, целиком погрузившись в себя, затем собрался с силами и принялся одеваться. Торопливо, не глядя на нас, робко, с усталым и печальным выражением лица. Собравшись, он отошёл в дальний угол комнаты, где стоял шаткий стул, недолго повозился там с чем-то и потом форменным образом вылетел из кабинета, даже не удостоив нас взглядом.

Едва дверь за ним захлопнулась, как Ценци вскочила с дивана и одним прыжком оказалась в заветном углу. Там на стуле лежали два золотых червонца. Она схватила их, в каждой руке по одному и подняла высоко над собой, заплясала с ними по комнате и, в завершение, вручила один из них мне.

– Что? Ну, разве не здорово? – спросила она, и я, совершенно ошеломлённая, целиком и полностью согласилась с её мнением.