Читаем История Золушки полностью

История Золушки

Но это только так говорится, что без разносолов, а на самом деле стол у графини Дуглас оказался просто превосходный. Тем более что не «на скорую руку», а именно так, как надо, когда готовятся к приему долгожданных гостей. Сервировка – фарфор, хрусталь и столовое серебро. И угощения под стать: озерная семга в горчичном маринаде и атлантическая сельдь пряного посола, квашеная салака, сюрстрёмминг, и маринованные «по-крестьянски» вешенки, соленые маслята и боровики, вяленая оленина и моченая клюква, не считая «русских» соленых огурцов и квашеной капусты, на этот раз без яблок, но зато с чесноком. И все это под красное италийское вино из старых запасов для хозяйки и шестидесятиградусную краковскую старку для гостей.

«Умереть – не встать!» – выдохнула Кира после первой стопки.

Ей совсем не хотелось напиваться. Напротив, на предстоящую ночь у нее имелись куда более увлекательные планы, чем упиться и спать. И отказываться от них Кира не собиралась.

«Ни в коем случае, – решила она и следующую рюмку едва пригубила. – Полетаем!»

Однако ей противостоял опытный и изощренный мужской ум. Львов как ни в чем не бывало опрокинул в себя восемьдесят граммов старки, такой крепкой, что ею вместо бензина можно было заправлять авиадвигатели, плотоядно ухмыльнулся, кинув быстрый взгляд на едва початую стопку Киры, и тут же, встав из-за стола, провозгласил тост за государя императора.

За царя офицеры пьют, стоя и до дна, так что у Киры, собственно говоря, и выбора не осталось. Встала и выпила. Но и за истребителей, как не выпить! И за русскую армию, и за победу, и за тех, кто в море… Ну, и за павших, наконец.

Полк стоит, глаза потупив, Тень от летчиков в пыли…[32]

Дело стремительно приближалось к десерту. Нечувствительно «пролетев» сквозь гороховый суп со свининой и соленую свинину с картофелем, Кира неожиданно обнаружила, что «это все».

– Умерла, – сказала она неживым голосом и, не меняя позы, начала заваливаться набок.

Но упасть ей не дали.

– А говорили, умеете пить! – Львов поймал Киру на лету, поднял на руки, так что даже голова закружилась, как от петли Нестерова, побаюкал, словно дитя малое, и вдруг спросил: – А как же баня?

«Баня? – Идея показалась Кире заманчивой, ведь с потом из организма выходит также и алкоголь. – Баня – это правильный выбор. Это наш ответ атлантистам, и всем вообще!»

– Что, серьезно? – удивленно переспросил Львов, поднося Киру к самым глазам, словно хотел прочесть мелкий шрифт. – Вы думаете, окаянцы оценят наш демарш?

Оказалось, она думает вслух.

– Ну и хрен с ним! – решила Кира, то ли все-таки мысленно, то ли опять же во весь голос. – Наше поколение выбирает сухой пар!

И мимолетно удивившись, как у поручика хватает сил нести на руках такую дылду, как она, метр семьдесят шесть как никак, снова отключилась…

* * *

Очнулась Кира уже в бане. От сухого жара, от щекотавшего кожу пота, струйками стекавшего по лбу, плечам, между грудей…

«Я что, голая тут сижу?!» – выходило, что Львов понял ее дословно и притащил в баню, несмотря даже на состояние «умерла».

«Лучше уж сразу в постель…»

Кира приподняла веки и огляделась. Парилка оказалась довольно просторной, хотя рассмотреть подробности в полумраке было сложно. Сумрачно и жарко, аки в аду, и по-адски же кондово, в смысле просто и без изысков. Тесаный и битый камень, гладко струганное дерево, какие-то бадейки и ушаты, огненные блики на стенах, игра теней…

– Э… – прочистила Кира горло. – Мы тут как?

– Уточните, пожалуйста, ваш вопрос, Кира Дмитриевна! – сразу же откликнулся Львов.

Он сидел на полке прямо напротив. Потел. И тоже был, разумеется, в чем мать родила. А родила его мать, если честно, не в рубашке.

– Я имею в виду… Мы все еще товарищи по оружию? – задавать этот вопрос, сидя голышом перед своим «не вполне одетым» подчиненным, было непросто, но Кира справилась. – В смысле, как офицер с офицером?

– Ваш выбор, – пожал широкими плечами Львов.

«Мой…» – сейчас она наконец его рассмотрела.

Львов, как и предполагалось, оказался хорошо сложен, сухощав, мускулист. И у него была чертова прорва шрамов на теле.

«Эк тебя, Львов! Без всякой жалости… Но и ты хорош! Такое тело надо любить, холить и лелеять…»

– Меня зовут Кира, – отбросив вместе со стыдом последние сомнения, сказала она вслух.

– А меня Яков, – он встал и шагнул к ней.

– У тебя железная воля! – оценила она мгновенные перемены, произошедшие с его организмом после ее слов, и тоже встала.

– Я истребитель, – пожал он плечами. – И у меня отменная выдержка и быстрая реакция.

– Не хвастайся! – потребовала она, позволяя ему себя обнять. – Я тоже истребитель!

«Истребитель… Ох, ты ж!»

Его кожа, казалось, была раскалена, словно противень в хлебной печи. Прикосновение обожгло, но это была правильная боль. Ее можно было снести. Ее стоило испытать…