– Вот же баба дурная! – ругнулся немолодой техник, но из окопа все-таки вылез. – Куда ж вы, барышня, с одной-то рукой?
– Сеть! – гаркнула Кира и уже через минуту залезала в свой самолет.
Оказавшись в кабине, она проверила, как работает мотор, «пробежалась» по остальным приборам. Дырки в крыле, конечно, удручали, но в целом истребитель, похоже, был жив. Судя по тому, что горючее в баках еще оставалось, оружие тоже не разрядили, а значит, у Киры был шанс не только взлететь, но и сбить хоть кого-нибудь из нападавших. Правда, имелась одна, но немаловажная проблема, о которой она впопыхах не подумала. У нее одна рука висела на перевязи, а газ, что характерно, надо давать двумя руками. Но делать нечего! Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Как взлетала, в памяти не осталось, – разве что слалом между воронок и разрывов, – однако же взлетела, хотя шанс на это был минимальный. А наверху вообще все мысли из головы разом вымело – называется «дуновение картечи», – на мысли в такой схватке не остается ни времени, ни сил. Работают одни боевые рефлексы: знай крутись и изворачивайся, да не забывай стрелять!
Как уцелела – отдельный вопрос. Но выжила вопреки всем законам вероятности и даже умудрилась свалить двух неслабых супостатов: «бостон» и «москито». Но приземляться оказалось некуда, и Кира посадила свой изрешеченный пулеметным огнем ПоЛ-3 на пузо километрах в трех от аэродрома. Когда очухалась после жесткой посадки, увидела, что весь китель в крови, брюки тоже, да и по кабине набрызгано. По-видимому, во время боя рана открылась, но Кире было не до того, и она на это, как и на боль, внимания не обратила. Зато теперь от большой потери крови у нее жутко кружилась голова и все плыло перед глазами…
За тот бой Кира была награждена своим вторым орденом, но практически сразу из госпиталя ее перевели инструктором в армейский запасной полк. А на память о том бое ей остался шрам над локтем левой руки…
По договоренности, достигнутой еще по пути к месту помывки, к столу Кира вышла по-простому: в банном халате и войлочных тапочках на босу ногу. Ну не распаковывать же по такому случаю весь багаж! И мундир с ботинками тоже надевать не хотелось. Но самое любопытное, что идею «быть проще» бросил сам господин аристократ, сказавший засомневавшейся было Кире нечто вроде «правила станем соблюдать с завтрашнего утра, а пока мы, Кира, ни то ни се». То есть уже как бы не офицеры императорского воздушного флота на вакациях, но еще и не аристократы, прибывшие на «бал к королю». Между тем и этим образовался небольшой временной зазор, и в этом люфте между имеющим место быть и воображаемым будущим, они оба – он и она, – оказались временно предоставлены самим себе. Без необходимости соблюдать какие-либо правила и без обязательств перед кем-либо, включая сюда и самих себя.
Самое смешное, что, если Кира и волновалась относительно уместности такого фривольного поведения, то Яков ее сомнения развеял самым простым и эффективным способом: он вышел к позднему ужину в точно таком же халате, как и она. Улыбнулся, подгадав, как обычно, свое появление с точностью до мгновения – Кира вошла в столовую через одну дверь, он – через другую, – оценивающе оглядел ее с головы до ног и удовлетворенно кивнул:
– Без всего ты выглядела бы еще лучше, но для ужина это был бы явный перебор, как думаешь?
– Сначала накорми, – усмехнулась довольная его репликой Кира, – трогать станешь потом.
– Боюсь, одними прикосновениями дело не обойдется…
– Но не на голодный же желудок?! – притворно ужаснулась Кира и, поскольку Яков не торопился занять свое место за столом, села первая, поблагодарив кивком отодвинувшего ей стул слугу. – Бон аппетит, дорогой!
– Хлеб да соль, – добродушно усмехнулся Курбский, усаживаясь на свое место за накрытым к позднему ужину столом.
– Итак?
Ужин подали «по-домашнему», то есть выставив все блюда и напитки разом. И не на длинный стол в обеденном зале, а на небольшой круглый стол, наподобие ресторанных, за которым Кира и Яков оказались в интимной близости лицом к лицу, но зато и ухаживать за собой должны были сами, так как, едва они сели за стол, слуги тут же покинули помещение, оставив их наедине.
– Чем богаты, тем и рады! – обвел князь стол рукой. – Командуй, комэск, но я рекомендовал бы начать с бульона. Время, конечно, позднее, но горячий бульон из телятины со слоеными пирожками с мясом, да под холодную водочку…
Долго Киру убеждать не пришлось. От слов Якова рот ее наполнился слюной, как у той собаки академика Павлова при виде сахарной косточки, и она только молча кивнула, когда, сняв крышку с фарфоровой супницы, он стал разливать по тарелкам невероятно вкусно пахнущий бульон. В результате одним этим и ограничились. Кира съела тарелку супа и три пирожка, выпила пару рюмок водки и, взглянув неожиданно в глаза мужчины, поняла, что откладывать и дальше нельзя. Просто не выдержит.
– Да, – сказала она вслух, ничего не объясняя и не уточняя, но Яков понял ее без слов и встал из-за стола…