Историк

— Я подумал, что можно, наконец, опубликовать… — В груди у него захрипело, и он на минуту закрыл глаза.

Элен, так и не выпустившая его руки, дрожала, прижавшись ко мне. Я крепко обнял ее.

— Это ничего, — сказал я. — Все в порядке. Передохните.

— Ничего не в порядке, — выдохнул он, не открывая глаз. — Он подсунул тебе книгу. Я знал, что он придет за мной, и он пришел. Я сопротивлялся, но ему почти удалось сделать меня… подобным себе.

Поднять вторую руку ему не удалось, но он повернул голову, показав нам глубокий прокол на шее, сбоку горла. Ранка не закрылась, и от движения в ней проступила красная влага. Под нашими взглядами лицо его снова дико исказилось, и он испытующе взглянул мне в глаза:

— Пол, наверху темнеет?

Волна ужаса и отчаяния захлестнула меня до кончиков пальцев.

— Вы чувствуете, Росси?

— Да. Я знаю, когда наступает темнота, и меня охватывает… голод. Прошу вас. Он скоро услышит. Скорей… уходите.

— Скажите, как нам его найти, — отчаянно молил я. — Мы убьем его.

— Да, убейте, только не рискуйте собой. Убейте его за меня, — шептал он, и я понял, что он еще способен испытывать гнев. — Слушай, Пол. Там есть книга. Житие святого Георгия. — Он снова начал задыхаться. — Очень древняя, в византийском переплете — никогда не видел таких книг. У него много великих книг, но эта…

На секунду он, кажется, потерял сознание, и Элен сжала его руку в ладонях. Она не могла сдержать слез. Придя в себя, он снова зашептал:

— Я спрятал ее под первым шкафом слева. Записывал кое-что — и спрятал в ней. Скорее, Пол. Он просыпается. Я просыпаюсь вместе с ним.

— О, господи. — Я огляделся в надежде, что кто-нибудь поможет нам — понятия не имею, на какую помощь я надеялся. — Росс, пожалуйста… Я не могу отдать вас ему. Мы убьем его, и вы поправитесь. Где он? — Но Элен уже собралась с силами и, подобрав кинжал, показала ему.

Он протяжно вздохнул, и вздох его смешался с улыбкой. Теперь я увидел, что зубы у него удлинились, как у собаки, и он успел изжевать себе уголки губ. Слезы свободно покатились у него по щекам, оставляя ручейки на потемневших скулах.

— Пол, друг мой…

— Где он? Где эта библиотека? — все настойчивей добивался я, но Росси уже не мог говорить.

Элен сделала быстрое движение, и я понял и быстро выковырял из пола тяжелую плитку. Она подалась не сразу, и, пока я боролся с ней, мне послышался шорох в церкви наверху. Элен расстегнула ему рубашку, нежно развела края и приставила к сердцу острие кинжала Тургута.

Он еще мгновенье доверчиво смотрел на нас детскими голубыми глазами, а потом закрыл их. И как только его веки опустились, я собрал все силы и с размаху опустил на рукоять кинжала древний камень — камень, уложенный руками безвестного монаха или крестьянина в двенадцатом или тринадцатом веке. Должно быть, этот камень веками лежал под ногами монахов, приходивших сюда похоронить усопшего или принести вина из погребов. Этот камень не дрогнул ни когда над ним тайно пронесли труп иноземного истребителя турок и скрыли его в свежей могиле под соседними камнями, ни когда валашские монахи служили над ним еретическую новую мессу, ни когда оттоманская стража тщетно искала могилу, ни когда факелы оттоманских всадников подожгли церковь, ни когда на ее месте возводили новую и укладывали над ним раку с мощами святого Петко, ни когда паломники преклоняли на нем колени перед мощами нового мученика. Он пролежал здесь веками, пока я грубо не сорвал его с места и не нашел ему нового применения, и больше я не могу об этом писать».

ГЛАВА 73

«Май 1964 г.

Писать мне некому, да я и не надеюсь, что кто-нибудь найдет эти записки, но мне кажется преступлением не попытаться сохранить то, что я узнал, пока я еще на это способен. Не знаю, долго ли.

Меня схватили в моем кабинете, несколько дней назад — сколько именно, не знаю, но исхожу из предположения, что май еще не кончился. В тот вечер я простился со своим любимым учеником и другом, который принес показать мне копию демонической книги, о которой я столько лет старался не вспоминать. Я проводил его взглядом. Он уносил с собой все, чем я мог ему помочь. Потом я закрыл дверь кабинета и просидел несколько минут неподвижно. Меня мучило сожаление и страх. Я понимал, что сам виноват. Не я ли снова взялся за исследование истории вампиров, рассчитывая со временем добраться до легенды о Дракуле и, возможно, даже раскрыть вековую тайну его могилы? Я позволил гордости, вере в разум и времени убаюкать меня и внушить веру в безнаказанность таких поисков. Даже тогда, в первую минуту одиночества, я признавал перед собой свою вину.