Историки Французской революции

И ни одного слова относительно того, что якобинцы искренне благосклонно относились к рабочим. В этом втором томе о якобинской политике вы о положении рабочих ничего не найдете. Если в первом томе Тарле боролся против оценки, что якобинцы разбивали вазы и т. д., что это не верно, что сейчас вы увидите, что оценка якобинизма дается уже очень резкая. Не хочу вам приводить целых выписок из самого Тарле, но во всех местах он подчеркивает, что политика якобинцев, политика робеспьерского топора была в высшей степени губительна для Французской революции. О положительной роли якобинцев в этой книге нет. Вы напрасно будете искать в этой книге тезис, который так прекрасно был сформулирован в предыдущей работе Тарле, относительно сознательности рабочих. Здесь он подчеркивает совершенно обратное, что рабочие оказались недостаточно подготовленными, что основы социально-экономической жизни рабочие считали вполне нормальными и предуказанными. И тот же Тарле, который раньше подчеркивал способность рабочих к организованности, теперь говорит, что рабочие хотели только хлеба, и что они пошли покорно за революцией, когда она давала им хлеб, пошли за Наполеоном, потому что он давал им хлеб. Рабочий класс получал дары революции, но сам он не был способен ни к какой самостоятельной деятельности. Вы видите, по вопросу о рабочей политике, по вопросу об оценке якобинизма, по вопросу о том, был ли пролетариат сознателен и в какой мере, по этому вопросу историк рабочего класса пришел к совершенно противоположным выводам на протяжении пяти лет. Почему? Потому что за этот период изменилась политическая ситуация, потому что в [19]12 году Тарле, как и вся русская буржуазная интеллигенция, уже не видела никакой нужды, чтобы иметь в качестве союзника рабочий класс, потому что сейчас доказывать пролетариату политическое самоограничение, необходимость гегемонии буржуазии было совершенно не нужно, потому что какие бы иллюзии о том, что русская буржуазия сама повторит этап якобинцев, эти иллюзии совершенно отпали. Но сейчас на якобинцев Тарле смотрит совершенно другими глазами. В 1905 году Тарле участвовал в демонстрации в Питере. Он даже получил шрам от казачьей сабли по голове, тогда ему казалось необходимым это самоограничение пролетариата. Но в [19]12 году вместе со всей буржуазной интеллигенцией он изменил свой взгляд, но оценка якобинизма, оценка рабочего класса стала совершенно другой. И как историк, как заботливый историк, который для своей собственной биографии оставляет следы в документах, Тарле оставил нам два тома одной и той же работы одного автора, которые по основным вопросам дают совершенно различные и совершенно не похожие оценки.

Я должен, товарищи, сказать, что к этому вопросу относительно Великой французской революции и роли якобинизма, Тарле вернулся еще в [19]17-[19]18 году, и вы определенно увидите, как в [19]17– [19]18 г. в зависимости от политической ситуации, как бы он себя не представлял как парящим над объективной действительностью историком, беспристрастным объективным историком, как он совершенно по-разному освещал опять таки одни и те же вопросы. Я уже сказал, – хотя и вас пощадил и не читал этого самого места из Тарле, – как он оценивал во втором томе своей работы, какие он давал резкие оценки якобинизму. Он говорил относительно того, что:

«Робеспьер казнил всех, кого только он мог подозревать, что в одном Париже гибло ежедневно, (читает). бессмысленно и т. д.».

В [19]17 году, как вам известно, после июльских дней, несколько раньше до них, после неудачного июльского выступления Керенского, по требованию Корнилова восстановили смертную казнь на фронте. И тогда Тарле, который сотрудничал очень энергично в газете «День», выступает опять в качестве историка, освещая опыт Великой французской революции. И что он говорит в статье «Двенадцатый час», которая была написана после июльских дней. Он пишет: «Наша революция гибнет. Что нужно сделать для ее спасения?» Как историк, он должен, прежде всего должен показать на исторической иллюстрации. И он указывает этот опыт Великой французской революции: «Робеспьер тоже будет, [цитата]».

Но Тарле предупреждает, что не нужно думать, будто бы террор действовал только против буржуазии и против аристократии. Сейчас же за смертью Марии Антуанетты покатилась голова башмачника. Он пишет, что:

«Казнили буржуазию, рабочих, крестьян. Суровешнейшая, беспощаднейшая судебная репрессия по отношению ко всем мародерам. (цитата). в крестьянском зипуне, и этим Великая французская революция себя спасла».

Но он пишет, что «честь и спасение исторической репутации нашего поколения зависит от того, насколько правительство Керенского сумеет использовать этот исторический пример, насколько оно окажется способным. (цитата). пример Великой французской революции».