Историки Рима

5. Не время было тогда для горя и слез. Насколько позволяли обстоятельства, тело императора убрали, чтобы похоронить там, где он сам заранее распорядился, а на рассвете — это был пятый день до июльских календ, — хотя враг окружал нас со всех сторон, собрались вожди войска и, призвав начальников легионов и турм, стали совещаться о выборе императора. Начались распри. Аринфей, Виктор и остальные уцелевшие из свиты Констанция[764] искали подходящего человека среди своих, а им возражали Невитта, Дагалайф и предводители галлов, добивавшиеся выдвижения кого-нибудь из их соратников. После споров все единодушно, без возражений сошлись на Саллюстии, и когда тот стал отказываться и ссылаться на болезни и старость, один из почтенных воинов, видя его упорство, сказал: «Как бы вы поступили, если бы император, отлучившись, по обыкновению, поручил вести эту войну вам? Разве вы не отложили бы все прочие дела и не постарались бы сначала вызволить воинов из грозящей беды? Так делайте это и сейчас. Если же удастся нам увидеть Месопотамию, оба войска подадут свои голоса и изберут законного государя».

После недолгого для такого случая промедления, не взвесив хорошенько различные доводы, собравшиеся, как это часто происходит в крайних обстоятельствах, уступили настояниям нескольких крикунов и избрали императором начальника телохранителей Иовиана,[765] в чью пользу в какой-то степени говорили отцовские заслуги: он был сыном знаменитого комита Варрониана, который незадолго до того сложил с себя бремя военной службы и удалился на покой.

Иовиана в императорских одеяниях тут же вывели из палатки, и он стал обходить ряды уже готового к выступлению войска. Строй был растянут на четыре мили, передние, услышав, как провозглашают имя августа Иовиана, сами подняли еще больший шум; обманутые сходством имен, различавшихся только одной буквой,[766] они решили, что это обычное проявление большой любви к Юлиану, который выздоровел и вышел к войску. Но когда новый император — сутулый и высокого роста — приблизился, они догадались о случившемся и все, как один, скорбно заплакали. Быть может, какой-нибудь суровый блюститель справедливости сочтет, что в этом отчаянном положении мы поступили неосмотрительно, но пусть он тогда обвиняет и моряков, если они, лишившись в жестокую бурю опытного кормчего, вручили управление кораблем первому попавшемуся из своих товарищей по несчастью.