Историко-критическое введение в философию естествознания

Мистическое возникает лишь там, где развитие науки наталкивается на какое-либо препятствие и останавливается. Вместе с тем мистическое проявляется повсюду, "где имеет место истинная обращённость вовнутрь и полная искренность сознания", так что рождается реальное напряжение между ним и "мировой душой". Однако "сущность лучшего во всяком случае такова, что оно может обратиться в худшее; то, что не может иметь ложного употребления, мало пригодно и к употреблению должному. Правда, по большей части так называемая мистика проистекает лишь из внутренней испорченности духа. Где храм Бога, там и сатана строит своё капище" (Шеллинг Ф.В.Й. Система мировых эпох: Мюнхенские лекции 1827-1828 гг. в записи Эрнста Ласо. - Томск: Издательство "Водолей", 1999. - С. 126).

Сказанное означает, что для философии Н.Ф. Фёдорова характерно своеобразное сочетание самой глубокой мистики с натуралистическим реализмом. Однако натурализм Н.Ф. Фёдорова, если его рассматривать в сочетании с христианским учением о воскресении во плоти, не является последовательным. "Идеал христианства несравненно выше, - замечает Н.О. Лосский, критикуя фёдоровскую идею воскрешения в теле, которое всё ещё нуждалось бы в пище, ибо он имеет в виду преображённое тело, свободное от процессов отталкивания... Наука бессильна создать преображенное тело" (См.: Лосский Н.О. Указ. соч - С. 91). Вместе с тем в наши дни философские взгляды Н.Ф. Фёдорова, возможно, приобретут бoльшее влияние", особенно в условиях, когда человечество "ставит перед собой необычайно смелые задачи" (См.: Там же).

Итак, Н.Ф. Фёдоров попытался приписать человеку именно ту демиургическую потенцию, которую Бог, на наш взгляд, ему дал только на хранение (если вообще позволительно так выразиться).

Когда Н.Ф. Фёдоров утверждает, что борьба каждого человека за сохранение своей собственной жизни неизбежно порождает разлад с другими людьми и, следовательно, человек должен думать только о воскрешении предков, дабы уничтожить всё остальное зло, то он, видимо, не учитывает ту глубочайшую диалектику Бога и прапотенции, которая обозначилась уже в притчах царя Соломона.

Если учитывать эту диалектику, о которой следует сказать особо, то в жизни всё происходит как раз наоборот: разлад между людьми, между индивидом и природой порождает борьбу за существование. И данный разлад характеризует как раз ту изначальную потенцию, или пра-потенцию, которая всегда выступала предметом особого поклонения. Иногда она преподносилась как Fortuna primigenia в Пренесте, на руках которой покоился будущий господин мира. Фортуна - это одновременно могущее и не могущее быть, такая пра-случайность, которая осуществляется не перед неизбежным, а только после него.

Некоторые народы верят в неё как в "кормилицу" мира. Она есть как бы основа всех будущих творений, всех форм отчуждения и в то же время творческих прорывов в неизвестное.

В притчах Соломона [Притчи. Гл. 8, стих 22] говорится, что "Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий своих" и т.д. Но как же должна называться эта потенция, которая представляется Богу в качестве потенции "слепого бытия", каким образом должна именоваться эта премудрость?

Очевидно, данный принцип существует исключительно в своей возможности, т.е. мыслится как бы перед своим действительным бытием. Он есть тот Prius, который выступает в качестве предпосылки всякого будущего движения. "Чистая" материя есть, таким образом, такая пра-потенция, которая возникает не на пути необходимости, а на пути свободы. Она рождается непроизвольно. Она посредник между временем и вечностью; в ней ничего нельзя считать завершённым, прежде чем не будет добавлено то последнее, что носит название жизни.

Материя есть, таким образом, тот изначальный принцип, который как бы пронзил все радости и боли космического процесса, выступив в качестве его подлинного начала, середины и конца.

Материя есть, как видим, такая пра-потенция, которая в процессе выхода из самой себя является своеобразным слепым волением или безумием (= высшим вдохновением), сокрытым в самой глубине человеческого существа. Она оказывается именно тем, что постоянно преодолевается в человеке, но в силу какой-то неизвестной причины снова становится действующим.

Там, где нет безумия, которое упорядочивается и сдерживается, там нет и могучего разума. Слабоумие как раз и заключается в отсутствии этого первоначального вещества, посредством регулирования которым разум стремится проявить себя деятельностно обосновывающим (См.: Schelling F.W.J. Philosophie der Offenbarung /M. Frank. Frankfurt a.M., 1993. - S. 186).