♦ инициирование законов и отдельных мероприятий по «завинчиванию гаек», когда инициатива исходит, якобы, от «народа»;
♦ участие в борьбе с инакомыслием (при этом отдельные, немассовые, эпизодические проявления радикального атеизма используются как повод для широкой кампании по дискредитации интеллигенции и либеральной оппозиции);
♦ использование авантюристических заявлений некоторых иерархов РПЦ для нагнетания в обществе изоляционистских и милитаристских настроений; это дает власти поддержку реакционных кругов и одновременно запугивает инакомыслящих.
К сожалению, пока создается впечатление, что высшие иерархи РПЦ соглашаются на союз с властью, возможно, рассчитывая таким способом получить более широкие возможности влияния на жизнь в стране.
В действительности, это ловушка, возвращающая Церковь даже не к синодально-имперской, а к советской модели взаимоотношений с государством. Советская система – это антицерковная пропаганда, гонения на Церковь в лице многих ее активных деятелей (и священников, и мирян), антирелигиозный террор, но не отделение Церкви от государства. Тоталитарное государство не могло позволить существовать внутри себя институту, себе неподконтрольному. Поэтому оно Церковь рьяно и жестко контролировало, вписывало в госсистему и пыталось использовать в своих целях, когда это было выгодно.
В отличие от русской монархии, для которой православие было действительно одной из глубинных основ, постсоветское государство, так же как и советское, относится к религии как к инструменту. В основе этого отношения не русская традиция, а старый европейский принцип территориальной и государственной церковности: «чья власть, того и религия».
Глобальный контекст и вид с периферии
После террористической атаки на США 11 сентября 2001 года важнейшим вопросом глобальной повестки дня стала война с терроризмом. Мир столкнулся с качественно новыми опасностями, открывающими перспективу уничтожения цивилизации (как мы ее понимаем сейчас, как ее понимали наши отцы и деды и еще несколько поколений вглубь) и в то же время не сконцентрированными в определенном месте, определенном политическом режиме.
За 13 лет, прошедшие с момента атаки на Нью-Йорк и Вашингтон, международное сообщество нисколько не продвинулось в поисках решения этой ясной, казалось бы, задачи. Ставка делается на военную мощь и силу, а это методы, в лучшем случае, XX века, когда сила государства или союза государств измерялась сначала количеством танков или размером ядерного арсенала. Анекдотичный ответ более чем 10-летней давности об обстреле «комариных гнезд» с авианосцев до сих пор остается рабочей гипотезой США и Запада в целом.
В мае 2002 г. Г. Явлинский в статье, посвященной взаимовыгодному сотрудничеству России, ЕС и США писал:
«Несомненно, США – самая сильная во всех отношениях страна мира, единственная сверхдержава, обладатель действительно впечатляющей оборонной мощи, связываться с которой в традиционном военном смысле вряд ли кто-то станет. Но вооруженные силы США, как, кстати, и СССР, были ориентированы на войну определенного типа, предназначались для защиты, условно говоря, от крупных и очень крупных зверей – медведей, львов, тигров, крокодилов и носорогов. События 11 сентября показали, что современные проблемы безопасности связаны не с крупными хищниками, а со смертельно ядовитыми комарами. Из-за инерции мышления понять, что это качественно новая ситуация, довольно трудно. Один из американских стратегов, согласившись с этой «комариной» аналогией, сказал мне: «Мы будем уничтожать их гнезда». Он не знает, что у комаров нет гнезда – они живут и плодятся на болоте, и единственный способ борьбы с ними – болото осушить. Борьба с сегодняшней террористической угрозой отличается от военной науки прошлого века так же, как ирригация отличается от охоты на медведя или льва»[30]
.