Читаем Истовик-камень полностью

Истовик-камень

Каттай отпрянул от окошка. На самом деле работать парню он не мешал – свет падал мимо верстачка. Работник взъелся на Каттая, срывая какое-нибудь зло. Или вовсе просто ради того, чтобы показать – и он может на кого-то прикрикнуть. Каттай ещё не успел этого сообразить, а Шаркут уже взял работника за ухо и грозно навис:

– Я смотрю, Ретмар, ты у нас по водяному вороту сильно соскучился? Это ведь мы тебе мигом устроим…

Парень съёжился и посерел. До него запоздало дошло, что на мальчонку, приведённого Шаркутом, да с серебряной серьгой (о которой ему самому не приходилось даже мечтать) вряд ли стоило рявкать. А Каттай живо представил себе водяной ворот: нечто подобное тому огромному колесу, что подавало воду из Гарнаты наверх, в дома и сады богатых горожан, – только расположенное в подземелье. Холодном, мокром и затхлом. Не иначе, работа на таком колесе была самым страшным, что с человеком могло случиться в Самоцветных горах… Каттай вспомнил, что вроде бы даже слышал издали тяжёлый скрип и ругань надсмотрщиков, когда Шаркут водил его в самые нижние уровни… Наверное, колесо вращали десятки чем-то провинившихся рабов, и их всё время пороли…

Тут подошёл распорядитель мастерской – в противоположность Шаркуту, высокий, тощий и бледный, ничуть не похожий на кузнеца. Он и говорил совсем не так, как Шаркут. Медленно, тихо, без ругани. Насколько заметил Каттай, его ранг распорядителя был пониже, чем у Шаркута, но ненамного. Он сказал:

– Со всем почтением, друг мой, – я, кажется, до сих пор не трогал каторжников, занятых у тебя на добыче камней…

Шаркут в ответ усмехнулся:

– Посмотрел бы я, как бы тебе понравилось, если бы мои рудокопы стали задирать лучшего из твоих кузнецов.

Ухо работника, неосторожного на язык, он между тем всё-таки выпустил.

– О-о, – поднял бровь тощий распорядитель, – так это и есть новый рудознатец, о котором все говорят? Правду молвить, я-то думал – люди врут о его возрасте. Я был уверен, тебе привезли умудрённого старца…

«Я не рудознатец, я лозоходец! Хотя и это тоже неправильно… Я просто ЧУВСТВУЮ… Я просто иногда ВИЖУ сокрытое…» О Каттае снова говорили так, словно его тут вовсе не было. Двое свободных, двое хозяев оценивали раба.

– Ты поосторожней с этим сопливым, – шутя предостерёг Шаркут. – Не удивлюсь, если он лет через пять вольную заработает и ещё над нами господином заделается… Скоро испытаю его в топазовых залежах, на новой голубой жиле: чует сердце, помучит нас проклятая, за нос поводит…

Невольник по имени Ретмар низко склонился над верстачком, уткнувшись в работу. Сегодня он не поднимет головы и больше не произнесёт ни единого слова. Каттай последний раз оглянулся на него и вновь высунулся в окошко.

Далеко внизу он увидел дорогу, по которой тачками вывозили в отвалы пустую породу. Здесь работали те, кто, по мнению надсмотрщиков, не мог вынести духоты и мрака забоев: подростки и невольники послабее. И вот Каттаю померещилось нечто знакомое в двух тощих долговязых фигурках, вместе толкавших одну большую тележку.

Когда они с Шаркутом вышли из мастерской, мальчик отважился спросить:

– Не случилось ли моему добродетельному господину поставить туда веннов, привезённых достойным Ксоо Таркимом?..

Распорядитель посмотрел на него сверху вниз. Он был очень доволен Каттаем. Все сомнения остались позади – невзрачный с виду паренёк полностью оправдывал неумеренные хвалы, что расточал ему Тарким. Он действительно видел так, как на памяти Шаркута не удавалось ещё никому, и обещал с лихвой возместить потраченные на него деньги. Подобных рабов надо баловать и беречь…

– Ступай проведай своих приятелей, если охота, – напутствовал Шаркут. И строго предостерёг: – Смотри только, на заблудись где-нибудь в выработках, куда может завести тебя любопытство! И не суйся близко к тем рабам, которые прикованы. Это опасные люди!

Мы своих хороним близких…Годы, дни и месяцаРасставляют обелискиНа пустеющих сердцах.Помяну… Рукою голойСо свечи сниму нагар:Кто-то был обидно молод…Кто-то был завидно стар…А другой живёт и ныне.Только тропки разошлись…Только друга нет в помине…Это тоже обелиск.