Истребитель

– А этого никогда не можешь знать, – прямо этими словами и ответил ей залихватский командировочный Семенов. Прибыл он на Магарач перенимать тут опыт, потому что перестраивал в Ленинграде завод шампанских и десертных вин, – он говорил с некоторым официантским шиком «шемпанских», – и ему надо было понять особенности купажа, вообще изучить секреты старика Голицына, Льва Сергеича, который создал тут лучшее в России виноделие. Отчего же не поехать летом в Массандру? И Семенов днем беседовал с виноделом Егоровым, учеником Голицына и большим любителем мадерцы, а вечерами рыскал по набережной, подыскивая достойную себя подругу. Командировка стала бы подлинной удачей, если бы такая подруга нашлась. Семенов присмотрел эту женщину на пирсе, где она стояла одна, прямо изваяние, и словно ждала из моря неизвестно кого. Глаза у ней были зеленые, с косинкой, и звали ее Маринкой. То есть Мариной, разумеется, такую женщину не станешь звать уменьшительно-ласкательно.

Семенову было под сорок, уже с залысинами, с острым, несколько лисьим носом, быстрыми глазами и прекрасной памятью на забавные истории, он был хороший спец, и не только по вину, в особенности десертному, но и по женской части. Считалось, что пролетарий начал обрастать жирком, и это так надо: повоевали, будет. Пора было пролетарию готовить себе вкусную и здоровую пищу, отдыхать в хороших санаториях с гипсовым рогом изобилия над парадной лестницей, пить правильное, не вредное, не слишком сладкое вино в нужной пропорции. Семенов понял, что пришло его время, потому что умел и любил пожить, аскезы не понимал, бессмертия не допускал. Какое там после смерти продолжение, когда и тут-то, как говаривал его дед, ничего нет? Марина была женщина удивительная, с той перчинкой, которую Семенов ой как чувствовал. Он умел вести учтивый разговор, лишнего не говорил, глупых шуточек не отпускал. Знал и карточные фокусы, и тысячу других милых способов ненавязчиво сблизиться. Марина пила, не пьянела, в «Ореанде» кормили удивительно, а Семенов был сюда как сотрудник пищепрома прикреплен и имел полномочия от Москвы оценивать ялтинский сервис. Ничего, сервильно. Подливал он ей и той самой мадерцы, не упуская рассказывать, как любил ее лично Распутин, бывавший тут в Ливадии, – про вино Семенов знал в самом деле много, не станем принижать профессионала. Тогда все были профессионалы, больше уж никого не осталось, дилетанты все умерли.

– Особенно же ценится в мадере, – говорил он сладко, – привкус каленого ореха, возникающий лишь при высокой температуре. Вообразите, вино было в Индии не распродано и в таком виде отвозилось в порт отбытия, и пока его по жаре везли, в нем запустился процесс засахаривания и возник вот этот вот привкус, наиболее нам всем дорогой. Как бы сироп, но как бы из ада, что, Мариночка, совершенно подходит и к вашей внешности…

Она на это ничего не отвечала, и пора уже было переходить к разговорам о ней, о самой Марине. Семенов знал, что с женщиной надо говорить о женщине, она других разговоров не понимает.

– Я нисколько не любопытствую, Мариночка, – сказал он, – но мне хотелось бы немножко о вас знать. (Он был ласков: Мариночка, немножко. Он был такой немножко котик, пиджак на нем был летний, мягкий и голубой.) Что вы здесь, как, почему вдруг Крым.

– Почему женщина летом ездит в Крым? – переспросила Марина. – А вы с трех раз угадайте.

– Отдыхать, наверное, она ездит, – предположил Семенов.

– Это если она устала. А если не устала, она едет жизнь свою спасать.

– Что же может угрожать вашей жизни? – спросил он, переходя с игривого тона на заботливый.

– Истребитель, – сказала она так, что непонятно было – серьезно или нет.

– Истребитель какого рода, одно- или двухмоторный? – Семенов мог поддержать и такой разговор.

– А черт его знает, – нахмурившись, отвечала Марина, – где у него мотор и сколько. Я только знаю, что он хотел меня убить и непременно убил бы. Но я оказалась хитрая.

Семенов положительно не знал, что на это ответить.

– Я про него узнала кое-что, – продолжила Марина, помолчав. – Узнала я про него кое-какие вещи, и кроме того, у него есть брат за рубежами. Ну и всякое прошлое. Я узнала случайно и не имела такого намерения. Но человек это непростой. Я вам могла бы назвать его фамилию, но шанс вашей с ним встречи довольно мал. А то, конечно, вам надо было бы насторожиться. Но, думаю, в вашем Ленинграде нет у вас шанса с ним свидеться, разве что после смерти.

Это вовсе уж насторожило Семенова, потому что в жизнь после смерти он не верил, как мы знаем, и прямо об этом сказал. Марина только окинула его скептическим взглядом.

– Но неужели вы думаете, что сейчас, в наше время… – начал Семенов. – Что прямо среди нашей действительности…

– Среди нашей действительности только и убивать, – проговорила Марина медленно и демонически, близко к нему наклонившись. – Где, скажите, Алексей, где обычно прячут лист? Лист, Алексей, прячут в лесу.