Истребители

Диск винта, поблескивая на солнце, точно зеркало, мешает смотреть прямо перед собой. Чуть изменяя направление полета, я отворачиваюсь и от неожиданности вздрагиваю: перед глазами — вспышка. Точно такая, как в первом бою, когда по мне откуда-то сверху ударила очередь. В то же самое мгновение я успеваю понять, что за блеск пулеметного огня мною принят безобидный солнечный зайчик, скользнувший по металлическому винту. Строй не нарушен, я продолжаю занимать свое место справа от командира, наблюдаю за воздухом. Моя задача — не допустить внезапного нападения со стороны японцев.

Нервы натянуты. Глаза шарят по всему небу. Вот появилась еле заметная точка. Враг? Впиваюсь в призрачное маленькое пятнышко, и оно исчезает. Это еще больше настораживает. Солнце мешает, но все же мне удается разглядеть, что там снова что-то маячит. Птица?! Фу ты, проклятая! Я плотнее прижимаюсь к самолету командира. Тот показывает что-то внизу.

На земле двигаются небольшие группы солдат, отдельные машины, видна линия старых окопов… Тлеют черным и белым дымом груды металла, ярко белеют в разных местах шелковистые пятна: воздушный бой закончился, догорают самолеты, валяются парашюты… Сердце сжалось от боли. Ведь среди сбитых на вражеской земле могут быть и наши!

Я отвлекся только на секунду и теперь лихорадочно начинаю осматриваться. Кроме нас, в воздухе никого. Глаз снова, помимо воли, тянется к земле.

Бой кончился. Опоздали. Идем домой.

Предбоевое возбуждение не нашло себе естественного выхода. Волнение, не смытое боем, продолжает теснить грудь. Костры на черной земле стоят перед глазами.

Почему эскадрилья опять не смогла принять участия в бою? Василий Васильевич на этот раз вывел нас быстро и точно в указанный район.

Значит, поздно подняли.

2

Говорят, у доброй славы шаг короче и медленней, чем у плохой.

Может быть, иногда так и бывает. На войне, однако, молва о хороших делах людей, о ратных подвигах разносится с быстротою молнии, о них узнают моментально, как будто сердца бойцов наделены какой-то удивительной способностью пересылать на любые расстояния весть о геройском поступке товарища. Трусость же, как и всякая другая подлость, привлекает к себе внимание, как зловоние, только там, где эта мерзость гнездилась…

Не более десяти минут прошло с того момента, как я зарулил свою машину, а первое, что услышал, появившись на командном пункте, были восторженные слова Василия Васильевича:

— Комиссар! Ты знаешь, что в бою, на который мы сейчас не поспели, был сбит командир полка Забалуев, а майор Грицевец сел на И-16 и вывез его? В Маньчжурии сел, оттуда и вывез!

В первую минуту это известие о беспримерном в истории авиации подвиге произвело на меня ошеломляющее впечатление. Мне показалось вначале, что такой поступок просто невозможен. Разве кто-нибудь имеет право садиться на территории противника? Достаточно какой-то ничтожной случайности — камера лопнет или мотор заглохнет на малом газу, — и отважившийся на такое дело сам может остаться там, на чужой земле! Кто докажет тогда, что он не сдался добровольно в плен, не изменил Родине? Позор падет не только на него, но и на всю семью, на родственников. Допустим, кончится война, его обменяют как военнопленного. Кто же поверит ему, что он сел к врагу, движимый благородными намерениями?!

А потом, — как можно разместить на истребителе второго человека? Где? В кабине? Но в кабину сам едва втискиваешься. Разве что посадить товарища себе на плечи… Но туловище останется торчать, его вырвет из кабины скоростным напором… Да и самолет, пожалуй, не оторвется от земли, мощности мотора не хватит…

— Нет, ты что-то путаешь, — нерешительно проговорил я.

— Да я сам не поверил! — почти кричал Василий Васильевич, — А все, оказывается, кроме нас с тобой, давно уже об этом знают. Солдатский вестник свое дело сделал! Вон, видишь, люди собираются кучками, только об этом и говорят…

Я поспешил к телефону, попросил к аппарату комиссара полка. Тот, называя Забалуева «первым», Грицевца «семеркой», прибегая к другим средствам довольно прозрачного кода, подтвердил необычайную новость. Прибывший представитель политотдела ВВС посоветовал тут же провести митинг. Это как нельзя лучше отвечало состоянию, охватившему нас. Но все экипажи эскадрильи несли дежурство — в любую минуту мог прозвучать сигнал на вылет. Собирать людей при таких обстоятельствах мы не имели права. Тогда я попросил представителя политотдела рассказать нам, как совершил Грицевец свой подвиг, чтобы еще до отбоя, когда появится возможность созвать весь личный состав эскадрильи, организовать беседы по экипажам.

Суть была в следующем.