Истребители: Я – истребитель. Мы – истребители. Путь истребителя

И не обманул, трясло нас преизрядно.

– Фу, сели… – Выступивший на лице пот заливал глаза. Пришлось снять очки и утираться рукавом.

В это время снаружи послышались крики – в основном матерный русский – и рев моторов. Когда я выбрался из салона, вокруг машины, уже сверкая улыбками, стояла толпа человек в триста, а лейтенант-пограничник что-то говорил. Прислушавшись, понял, что он в подробностях рассказывает, как мы захватили самолет у немцев.

Пехота была непуганая, шла к фронту, поэтому и встретила нас так спокойно. О немецких диверсантах они пока еще не задумывались.

Проведя рукой по волосам, я надел шлемофон, помахал «чайкам», делавшим очередной круг над нами, и подергал особиста за рукав:

– Товарищ политрук, к ужину опоздаем!

– Сейчас, нужно раненых вытащить.

– А зачем? Царица полей пехом идет, техники у них я не вижу. Лучше к нам, там хоть Лютикова.

– Думаю, что ты прав. Подожди, – быстро сказал он и направился к майору, командовавшему «взявшими» нас в «плен» бойцами.

«Чайки», сделав последний круг, улетели к себе, и Никифоров махнул рукой:

– Взлетаем!

К моему удивлению, погранцы тоже вернулись в салон, видимо, не желая бросать своих.

На аэродроме были в шоке, когда на их полосу нагло приземлился немецкий «юнкерс». «Чайки» только что сели, и персонал еще ничего не знал, так что к нам они бежали вооруженные чем попало. Один даже с поршнем в руке.

Поэтому, когда у остановившегося транспортника открылась дверца и оттуда выпрыгнул особист одного из полков, которого все знали очень хорошо, народ охренел.

После того как «юнкерс» замер и моторы заглохли, я просидел в кресле еще минут пять, отходя от того дикого напряжения, что было у меня за все время полета. Вздохнув, провел рукой по лицу вверх, сдирая заодно наушники. Повесив их на штурвал, отстегнул ремни и со старческим кряхтением встал. Последние пассажиры уже покинули салон, так что кроме пятен крови, пары мешков, что были использованы вместо подушек для раненых, и забитого в угол трупа немецкого летчика, который так никто и не удосужился выкинуть, в салоне никого и ничего не было.

Посмотрев на маленькую желтую кобуру на поясе мертвого немца, хмыкнув, быстро содрал ее и сунул в карман галифе, затем, подхватив один из маленьких мешков с отчетливо шуршащей внутри бумагой, вышел на свежий воздух. В это время как раз отъезжали две полуторки, куда погрузили раненых, и мое появление прошло незамеченным.

– Да ты весь мокрый! – удивился сидящий под крылом Степанов. Вокруг бурлил народ, так что я не очень четко разобрал слова, но смысл понял.

– Товарищ старший сержант, а как?.. Расскажите, откуда это? – развел руками один из бойцов БАО в звании сержанта. Насколько я помню, он был оружейником в нашем полку.

– Рассказать? Ну слушайте. – Я закинул мешок обратно в самолет – вдруг там что важное.

Понемногу к нам стали подходить люди, прислушиваясь ко мне. Особист сразу скрылся с глаз с командованием полка, по бледному виду Степанова было понятно, что многого он не расскажет, так что отвечать, то есть отдуваться, пришлось мне.

– Значит так. Вылетели мы на бомбежку. Отбомбились нормально, мосту конец пришел, а тут раз – и двадцать «мессеров»! Степанов кричит: «Со стороны еще тридцать заходят!» Но я же истребитель, хоть и на бомбовозе. Поэтому развернулся и атаковал их. Первого сбил, второго. На вираж – и еще сразу четверых. В общем, всех сбили, но один летит. Я подлетаю, на гашетку нажимаю, пулеметы молчат. Патроны кончились. Тогда я его крылом бац по хвосту!

– И что? – спросил один из «черных духов» с улыбкой – люди сразу поняли, что я заливаю, но слушали с интересом.

– Хвост в щепки, но летит, зараза. Тогда я пропеллером левого мотора по крылу…

– И-и-и? – не выдержал все тот же. Среди толпы слышались смешки.

– Крыла как не бывало, но летит!.. – развел я руками. – Тогда я крылом по фюзеляжу…

– Ну и-и-и?

– Фюзеляж вдребезги, немец на моторе сидит, как-то управляет, но летит!

В толпе слышался откровенный смех. Кто-то отчетливо сказал:

– Во заливает! Ну, комик, ему бы в артисты!

– Тогда Степанов говорит: «Командир прижмись к нему, я сейчас!» Ну я крыло подвел к немцу. Смотрю – Степанов вылез наружу и с сапогом в руке по крылу к немцу ползет. Подполз, бац ему сапогом по голове, ну тот вместе с мотором в пикирование и в землю врезался. Вот так вот храбростью и находчивостью сержанта Степанова и был сбит пятидесятый «мессер». Ну а пока мы гнали последнего немца, оказалось, что забрались далеко в тыл к немцам, только хотели было развернуться, как тут опять «мессеры» налетели… э-э-э-э… м-м-м? – завис я на миг.

– Сто? Двести? – подсказал чей-то голос.

– Двести? Чего врать-то? Сто пятьдесят было. Окружили они нас. Ну, я думаю, все, будем принимать последний бой, только собрался броситься на таран, как горючее кончилось, и мы в пике и врезались в землю.

– Разбились? Насмерть?

– Не-е. В болото упали. Вылезли, а куда идти?

– И куда?